Крест и нож

Вилкерсон Давид

Мария пожала плечами и открыла дверь пошире. В комнате было темно, но когда мои глаза привыкли к темноте, я смог различить в ней парочки молодых людей и девушек. Они сидели вместе в этом холодном, зловонном помещении. Кто-то зажег свет. Дети смотрели на меня тем же пустым взглядом, который я видел на лицах "мятежников".

— Это тот самый священник, которого выгнали из суда по делу Фермера.

И сразу же внимание ребят было приковано ко мне. Более того, они симпатизировали мне. В этот вечер у меня была возможность впервые проповедовать нью-йоркским хулиганам. Я не старался много говорить.

Сказал, что они любимы. Любимы такими, какие они есть, несмотря на их пристрастие к наркотикам, алкоголю и сексу. Бог понимает, что ищут их души в то время, как они напиваются или ищут развлечения в сексе. Бог хочет дать им все то, что они ищут: радость, веселье и цель жизни, но не из дешевой бутылки в этом гнилом подвале. У Господа есть для них более высокие планы.

Когда я сделал паузу, один подросток сказал:

— Давай, давай, продолжай, мы врубаемся. Я впервые слышал такое выражение и оно означало, что их сердца тронуты, а это было самым дорогим комплиментом моей проповеди.

Я бы покинул этот подвал с чувством воодушевления и радости, если бы не одно. Здесь, среди членов Джи-Джи-Ай. я впервые столкнулся с применением наркотиков. Мария, которая оказалась как бы главарём женской части группировки, прервала меня, когда я сказал о том, что Господь может помочь изменить их жизнь.

— Только не мою, Дэви, только не мою. Она поставила стакан и снова обнажила плечо.

— Почему же, Мария?

Вместо ответа она закатала рукав и показала свою руку. Я не понял и сказал ей об этом.

— Иди сюда, — Мария подошла к свету и снова показала мне свою руку. Я увидел небольшие ранки, похожие на укус комара. Некоторые из них были уже засохшие, а другие совсем свежие. И вдруг я понял, что она хотела этим сказать. Она была наркоманкой.

— Я конченый человек, Дэви. У меня нет никакой надежды, даже на Бога.

Я окинул взглядом всех остальных, надеясь, что это мелодрама. Но никто не улыбался. Тогда я понял то, что позже вычитал и в статистике полиции, и в сообщениях больниц: у медицины нет эффективных средств против наркомании. Мария выразила мнение специалистов: нет ни малейшей надежды для тех, кто, как она, впрыскивали героин прямо в кровь. Мария была обречена.

Глава 4

Когда, наконец, я добрался до стоянки на Бродвее, Майлз был искренне рад видеть меня.

— Я боялся, что ты опять ввязался в какую-то историю.

Когда я рассказал ему о двух преступных группировках, с которыми познакомился в течение часа, у Майлза возникла та же мысль, что и у меня.

— Теперь ты понимаешь, что ты никогда не смог бы встретиться с ними, если бы тебя не вышвырнули из суда и не напечатали твое фото в газетах?

На этот раз мы поехали прямо в прокуратуру округа. Не потому, что мы надеялись, будто нас хорошо там примут, а потому, что путь к тем ребятам в заключении лежал только через нее.

— Мне хотелось убедить вас в том, что единственное, о чем я забочусь — это благополучие этих ребят.

— Пастор, даже если бы каждое ваше слово исходило прямо из вашей Библии, мы и тогда не смогли бы разрешить вам свидания с ними. Единственная возможность увидеть этих ребят без разрешения судьи Дэвидсона — это получить письменное разрешение родителей.

Передо мною открывалась новая возможность.

— А вы не смогли бы дать мне их имена и адреса?

— Простите, но мы не можем этого сделать. Выйдя на улицу я вытащил из кармана потрепанную страницу "Лайфа". Там была только фамилия руководителя шайки, Луиса Альвареса. Майлз остался в машине, а я зашел в кондитерский магазин и разменял пятидолларовую бумажку на десятицентовые монеты. Затем я взял телефонный справочник и стал звонить всем Альваресам, которых только в Манхаттане было более двухсот.

— Это квартира Луиса Альвареза, который обвинялся в убийстве Майкла Фермера? — спрашивал я. В ответ — обиженное молчание. Разгневанные речи. Брошенная трубка.

Я израсходовал сорок монет, и мне стало ясно, что таким способом я никогда не попаду на свидание с ребятами.

Я вернулся к Майлзу в машину. Мы оба были обескуражены. Мы не имели ни малейшего понятия, что нам предпринять. Там, в машине, среди небоскребов нижнего Манхаттана, возвышавшихся над нами, я склонил голову. "Господи, — молился я, — если мы здесь по Твоей воле. Ты должен Сам направлять нас. Мы больше не знаем, что делать. Скажи, куда мы должны пойти, потому что мы сами не знаем"

Мы бесцельно двинулись в ту сторону, в которую была направлена наша машина. Оказалось — на север. Мы попали в огромный круговорот машин на Таймс-Сквер. Когда мы выбрались из него, то потерялись у Сентрал Парк, где с трудом догадались о том, что там круговое движение. Мы попытались выехать на первом же повороте, и оказалось, что эта авеню ведёт к центру испаноязычного Гарлема.

Внезапно во мне пробудилось желание выйти из машины.

— Давай поищем место для стоянки, сказал я Майлзу. Мы остановились у первого же свободного пятачка. Я выбрался из машины и пошёл по улице. Я остановился в недоумении — внутренне побуждение пропало.

Неподалёку сидела группа парней.

— Где живёт Луис Альварес? — спросил я одного из них. Они молча уставились на меня. Я пошёл дальше. Через некоторое время меня догнал юноша-негр.

— Вы ищете Луиса Альвареса?

—Да.

Он странно на меня посмотрел:

— Того, что в тюрьме за убийство калеки?

— Да. Ты знаешь его?

Юноша продолжал смотреть на меня.

— Это ваша машина? — снова спросил он. Его вопросы начали надоедать мне.

— Да, а что?

Тот пожал плечами.

— Вы как раз перед его домом остановились.

Я почувствовал, как мурашки побежали у меня по телу. Я указал на старый дом.

— Он живёт здесь? — почти прошептал я. Парень кивнул. Я вопрошал иногда у Господа, когда молитвы оставались без ответа, но ещё труднее поверить в столь ясно отвеченную молитву. Мы только что попросили Его направить нас, и Он привёл нас прямо к порогу Луиса Альвареса.

— Благодарю тебя, Боже, — сказал я вслух.

— Что вы сказали?

— Спасибо тебе, большое спасибо, — сказал я.