Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь
Шрифт:
Служивший в Гатчине протоиерей Ф. Забелин спрятал советского разведчика в алтаре храма, спасая его таким образом от германской погони. А в ходатайстве 24 жителей Красного Села от 31 января 1945 г. об открытии в их городе церкви отмечалось, что в 1941–1944 гг. в этом храме при немцах ежедневно о. Иоанн совершал «по уставу положенное Богослужение, молясь за страну родную, за наших бойцов в Красной Армии и, вполне понятно, за свою Советскую власть трудящихся. Молитвы за всех нас были усердны о даровании скорой победы нашей Красной Армии и свободы от напавших на нас злодейски гитлеровцев» [820] и т. д. В Пасхальном 1944 г. послании Ленинградский митрополит подчеркивал: «С радостью услышал я о преданности вере, о верности Родине многих пастырей за все время пребывания в фашистской неволе… также отрадно было узнать о том, что многие священники и миряне бестрепетно всеми имевшимися у них способами боролись против засилья оккупантов: помогали партизанам, укрывали их от врагов…» [821] .
820
ЦГА СПб., ф. 9324, оп. 1, д. 24, л 38; Якунин В.Указ. соч. С. 70.
821
Журнал
Своеобразным русским патриотом был и наместник Псково-Печерского монастыря игумен Павел. Он участвовал в подготовке антисоветских документов, подписывал официальные приветствия фашистским властям, но в это же время поддерживал тайную связь с партизанами. Через жительницу Пскова, горячую ревнительницу монастыря А.И. Рубцову, игумен переправлял им целые возы продовольствия. Рубцова была арестована в 1943 г. и расстреляна. На допросах она держалась с удивительной стойкостью и не выдала наместника. Согласно другим свидетельствам (жителей Печор), игумен Павел прятал в помещении монастыря рацию, по которой передавались через линию фронта сведения о фашистах, собранные иеромонахами в приходах. В то же время, будучи в прошлом эмигрантом, участником Белого движения, наместник имел мало оснований любить советскую власть. Этим, видимо, объясняются его активные попытки эвакуировать монастырь при приближении фронта в марте 1944 г. Однако подавляющее большинство братии, несмотря на жестокие бомбардировки и артиллерийские обстрелы. которым подвергалась обитель, категорически отказалось уезжать, и игумен остался вместе с монахами [822] .
822
Левитин А.Зашита веры в СССР. Рукопись, привезенная из Советской России. Париж, 1966. С. 53–54; Дедюхин Б.В.Указ. соч. С. 195.
Сокровища монастыря были все же вывезены по указанию германских властей. Их судьба очень интересовала даже РМО. Так, начальник руководящей группы по вопросам культуры Мильве-Шреден 29 июня 1944 г. писал в оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга: «Вы взяли на себя обеспечение сохранности сокровищ грекоправославного Печерского монастыря. Так как эти сокровища не только обладают значительной культурно-исторической ценностью, но и высоко почитаются в Православной Церкви, им придается существенное политическое значение. Поэтому я прошу Вас подойти к обеспечению сохранности этих сокровищ с особой тщательностью» [823] . В связи с наступлением советских войск в начале 1944 г. в Прибалтику были вывезены и другие главные церковные святыни — из Новгорода мощи семи святых, из Пскова также мощи двух святых и чудотворная икона Тихвинской Божией Матери, некоторые священные предметы из храмов Нарвы и т. д. [824]
823
ВА, 62Di I/Film 730, Aufn. Nr. 726.
824
Там же. R6/179. 131. 16.
В это время из северо-западных областей России в Прибалтику были эвакуированы (в значительной степени насильно) сотни тысяч людей, а с ними и многие священники. О. Георгий Бенигсен так вспоминал об этой акции: «Мы уже давно видели надвигавшийся крах Германии, но это нас не касалось. Мы отовсюду уходили последними, делая до конца свое дело с неослабевающей упорностью, зная, что наше дело — дело Христовой победы. Уходя, немцы увеличивали масштабы своих безумных зверств. Горели деревни, горели города, и несчастное население, которому и так нечего было выбирать, принудительно гналось перед отступающими в панике немецкими войсками. Мы шли с населением, вновь оставляя родную землю, оставляя жертвы, павших под пулями партизан, агентов гестапо, или просто решивших не уходить или не успевших уйти» [825] .
825
Бенигсен Георгий, протоиерей.Указ. соч. С. 138.
В итоге ввиду полной принудительной эвакуации Пскова и прилегающих районов 21 февраля 1944 г. Православная миссия в составе 69 священнослужителей прибыла на территорию Латвии и прекратила свое существование. О. К. Зайц был назначен руководителем другой «Внутренней Миссии», созданной для душепопечения эвакуированных [826] . Однако большинство священников бывших оккупированных северо-западных областей все же осталось на своих местах и продолжило служить после прихода советских войск.
826
CP, июнь 1944. С. 4.
Лишь часть оккупированной территории Северо-Запада России в годы войны контролировалась Псковской миссией. Западную Карелию, северные и северо-восточные районы Ленинградской области временно захватили финские войска, и религиозная жизнь там имела свои особенности. Православная Церковь на территории Финляндии, после отделения этой страны от России, 11 февраля 1921 г. получила автономию от Московской Патриархии. Но 6 июня 1923 г. она была принята с правами широкой автономии в Константинопольский Патриархат. В межвоенный период Финляндская Православная Церковь значительно окрепла и выросла численно — с 55 000 верующих в 1920 г. до 81 000, в том числе 65 000 финнов, в 1940 г. Она состояла из 2 епархий — Карельской (16 приходов) и Выборгской (13 приходов), окормляемых 50 священниками, и имела 4 монастыря — Валаамский (200 монахов), Коневецкий (20), Печенгский (17) и женский в Линтуле (34 насельницы). Резиденция главы Церкви — архиепископа Германа (Аава) находилась в Сортавале, там же размещалась духовная семинария. После Советско-финской войны 1939–1940 гг. юго-восточные районы Финляндии отошли к СССР и 55 000 православных финнов были вынуждены эвакуироваться в глубь страны, 3 монастыря из 4 оказались утрачены, их насельники также эвакуировались. Духовная семинария переехала в Хельсинки, а архиепископ в Куопио. О планах архиеп. Германа накануне начала второй войны с СССР говорится в докладе немецкого священника Л. Зентрке из Турку в МИД от 13 сентября 1941 г. В нем священник передавал содержание двух своих бесед с владыкой 13–14 июня 1941 г. Архиеп. Герман был уверен в скором начале войны и заявил, что в случае передачи Финляндии территории Карелии (где проживали кроме русских родственные финнам православные карелы) она, вероятно,
827
ВА, R901/69 300. Bl. 36–44.
В первые месяцы войны финские войска заняли часть Карелии и Ленинградской области. Архиеп. Герман вернулся в Сортавалу и приступил к осуществлению своих миссионерских и националистических планов. В сентябре 1941 г. миссионерская работа в Карелии уже велась 6 представителями православного военного духовенства и, кроме того, 30 священниками, монахами, диаконами и 6 обученными мирянами; также планировалось направить на занятые территории 250 православных учителей. Финская церковная газета «Ферзамлингсбладет» 18 сентября сообщила, что «Общество распространения Библии в России» выпустило 5000 православных молитвенников для раздачи советским военнопленным. К этому времени стал выходить и церковный листок на русском языке «Друг военнопленных» тиражом 7000 экземпляров [828] . Здесь существовала большая разница по сравнению с Германией, где миссионерская деятельность среди советских военнопленных и основном запрещалась. Евангелическая Церковь Финляндии тоже старалась вести активную работу в Карелии. В газетной статье д-р П. Вирккунен в январе 1942 г. назвал подобную деятельность важнейшим полем работы для Церкви в настоящее время: «Мы хотим теперь с Божией помощью спасти эту молодежь для Евангелия». Уделяла внимание Евангелическая Церковь и лагерям советских военнопленных. Иногда это приводило к конфликтам с заключенными, однажды даже был убит пастор Кунила в Турку при душепопечительном посещении тюрьмы. В «Известиях Германской Евангелической Церкви» № 30 от 1 марта 1942 г. сообщалось: «Убийца не проявляет никаких следов раскаяния, напротив, он цинично заявил, что ему как убежденному коммунисту совершенно безразлично, что он сам убил своего благодетеля» [829] .
828
Там же. R901/62 291. Bl. 228–231, 234.
829
Там же. R901/69 292. Вl. 149; R901/69 302. Вl. 81.
В Карелии к началу войны не осталось ни одного действующего храма, и в конце 1943 — начале 1944 г. их открылось около 40 (после изгнания финнов на 1 ноября 1944 г. в списке действующих числилось 18 церквей). Однако значительная часть русского населения была интернирована в лагеря, и богослужения, как и восстановленное преподавание Закона Божия, проводились на финском языке. На Карельском перешейке и в Подпорожском, Вознесенском, Лодейнопольском районах Ленинградской области было возобновлено богослужение примерно в 20 храмах. Служили в них, как и в карельских, в основном финские православные священники, в том числе военные и монахи Валаамского монастыря. На богослужениях они поминали архиеп. Германа и президента Финляндии Рюти [830] .
830
ЦГА СПб., ф. 9324, оп. 1, д. 7, л. 95, 1 15.
В январе 1942 г. в оккупированной части Карелии функционировало уже 150 христианских народных школ. Все это делалось с санкции и при поддержке военной администрации. Так, в газетной статье священник П. Саарикоски писал: «Православная Церковь Финляндии готова оказать помощь этим братьям по вере всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. Финская военная администрация поддерживает эти устремления» [831] .
Аналогичный вывод можно сделать и на основе донесения командования советского Карельского фронта: «При Военном управлении Восточной Карелии имеется отдел просвещения, который через окружные и районные управления осуществляет контроль и руководство школьными и религиозными заведениями. В распоряжении отдела просвещения имеется группа попов, которая должна обслуживать население. В некоторых наиболее крупных населенных пунктах открыты церкви. Попам, служащим в финских частях, предоставлена также возможность обслуживать гражданское население, но это производится только по просьбе попов, состоящих в штате при Военном управлении» [832] . Все финские священники и монахи осенью 1944 г. ушли с отступавшими войсками, и 85 % храмов к 1946 г. вновь оказались закрытыми.
831
ВА R901/69 292. Bl. 149.
832
РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 125, д. 92, л. 81.
Почти также активно, как на Северо-Западе, проходило религиозное возрождение и в других районах России, хотя, конечно, там сказывались меньший срок оккупации, неустойчивость фронта, отсутствие миссионеров и т. п. В оккупированных южных областях религиозную жизнь на первых порах возглавили два уцелевших к 1941 г. и живших на покое архиерея — архиеп. Ростовский Николай (Амасийский) и еп. Таганрогский Иосиф (Чернов), а также обновленческий архиеп. Пятигорский Николай (Автономов). В Ростове-на-Дону, где к началу войны оставалась одна действующая церковь, вскоре после его взятия в июле 1942 г. немецкими войсками открылось 8 храмов. Игумен Георгий (Соколов) позднее вспоминал: «На третий или четвертый день по занятии города ко мне пришли 7–8 прихожан храма Всех Святых с предложением осмотреть храм и немедленно начать хлопоты о закреплении его за общиной и о совершении богослужений». На следующее утро на очистке церкви, разбитой бомбой, работало 300 человек, которые отремонтировали ее за два дня. На первом богослужении храм, вмещавший 2000 человек, был переполнен. Вскоре в Ростов переехал живший в Ейске архиепископ Николай. Он организовал ростовское благочиние и епархиальное управление, консисторию, начал энергично рукополагать священников. Летом 1942 г. к владыке, по воспоминаниям игумена Георгия, «ежедневно прибывали и священники, и миряне — делегаты из провинции… с радостными сообщениями об открытии храмов, организации общин, с просьбами о назначении священников». За короткий срок в Ростовской области было воссоздано 60 приходов, и число их продолжало расти [833] .
833
Георгий (Соколов), игумен.Из воспоминаний о церковной жизни в СССР при немецкой оккупации // Вестник института по изучению СССР. Мюнхен, 1957. № 2(23). С. 105–107.