Крест Империи
Шрифт:
— Как дела, хозяйка, что нового?
– поинтересовался брат Маркус, молоденький италиец. Говорил он плохо на языке букинобантов, Симеон чуть получше, он раньше с готами жил, а языки-то похожи. Квиринус только тех с собой отобрал, что на местном наречии объясниться могли - ведь проповедовать идут, не на латыни же говорить с варварами.
Брунихильде себя долго просить не заставила, тут же начала рассказывать.
— А вчера тоже к нам чужеземцы явились - на вас не похожи, не понять даже, кто… Не франки, вроде, но и не ромеи. Двое, волосы светлые, сами чудные и говорят
– прикрикнула она на мохнатого пса, который вертелся тут же рядом в надежде, что упадет со стола кость.
— Что меняли-то?
– спросил Квиринус. Брунихильде пожала плечами.
— Да не рассмотрела я, мне-то на мену предложить нечего, у меня вон сыновья все разбежались кто куда…
— Как же нечего?
– спросил Квиринус, - Да такую красавицу я бы за одну улыбку одарил, если бы было чем.
И прикусил язык, ругая себя за нескромные слова, больше солдату пристойные, чем пастырю. Однако братья заулыбались, а хозяйка зарделась, повела красивыми плечами под вышитой тканью.
— Ну уж скажешь, чужеземец, старуха я, а ты говоришь…
— Такая старуха, как ты, десять молодух за пояс заткнет и еще плясать пойдет.
Все, Квиринус, замолчи, велел он себе. Ты не центурион на постое, пора эти замашки оставить. Желая наказать себя, он отодвинул молоко и перекрестился.
— Что ж так мало поел, ромей?
– удивилась Брунихильде. Квиринус глянул на братьев.
— Да видишь, лекарь велел от излишеств воздерживаться, а не то пузо лопнет, - брякнул он. Маркус прыснул в молоко. Квиринус снова почувствовал угрызения совести. Вот то ли дело епископ Бритто - как всегда говорит, будто поет, серьезно так, размеренно, и сразу на душе покаяние целительным покоем разливается. Уж про учителя и говорить нечего. А он… его преподобие… до сих пор зубоскалить не отучился.
С другой стороны, подумал Квиринус, ведь сам Господь Иисус в Святом Писании велел, когда постимся, помазать волосы свои и умыть лицо свое, а не ходить всюду с кислой физиономией. Значит, и нечего свой маленький постный поступок напоказ выставлять.
— А еще говорят бабы, - продолжила Брунихильде, - что не сегодня-завтра Рандо вернется…
И потемнело ее лицо.
— Что ж ты, не рада разве?
– спросил Квиринус, - ведь и старший сын твой тогда возвращается.
— Сама не знаю, рада или нет.
Брунихильде поднялась, посуду опустевшую собрала, понесла в угол. И сказала оттуда глухо.
— Не надо бы вам с Рандом встречаться, ромей. И сына моего забери. Вельф, он с ромеями сталкивался, и веру этот вашу не любит он, как бы беды не вышло…
Чужеземцы по случаю - а может и не совсем случайно так вышло - остановились в доме старого Хильтибранда, то есть как раз там, где хотел сегодня побывать Квиринус.
От Хильтибранда двое Благую весть услышали, и один - чудаковатый бобыль, племянник старика - в общину в лес ушел. А второй, кузнец, захотел креститься, и с женой своей по христианскому закону обвенчаться. Ему и жене его и хотел сегодня Квиринус преподать урок христианского вероучения. Но к досаде получилось так, что кузнеца сейчас дома не было - уехал он по делам. Когда вернется - может, к вечеру, может, раньше.
— Ну вот, зря пришли, - мрачно сказал Симеон.
— Ничего не зря, - возразил Квиринус, - ничего никогда зря не бывает, Бог за всем следит, не беспокойся.
Симеон лишь вздохнул и крякнул. И тут вошел в избу Хильтибранд-старик, а за ним один из тех, видно, чужеземцев, про которых Брунихильде говорила.
И правда - ни на кого не похож. Сколько народностей встречал, кажется, Квиринус на своем веку - а таких лиц никогда не видел. Может, грек? Да нет, не похоже. Восточный варвар? Волосы светлые, как у германцев, глаза голубые, а лицо - другое, узкое тонкое лицо, и в глазах ум светится. Опять же лицо бритое, без бороды, в отличие от аламаннов. И в то же время не хил, пожалуй, хоть в первую линию его ставь.
— Привет тебе, почтенный, - сказал чужеземец, чуть поклонившись, - наслышан о тебе, хотел познакомиться. Ты ведь Квиринус из Трира?
— Да, я Квиринус, епископ - с достоинством ответил он, - а это братья мои во Христе - Симеон, Маркус из Трира, и новый наш брат Кристиан. Как твое имя, чужеземец, и откуда ты?
Любопытные глазенки Маркуса так и посверкивали, но он молчал, пристально глядя на незнакомца.
— Зовут меня Реймос из Лора, - сказал тот, - я из далекой страны, с острова, что лежит еще дальше Британии к западу.
Квиринус мысленно представил карту - где же это остров такой, может, до него еще и мореплаватели не добирались? Темнит что-то чужестранец. Впрочем, его дело.
— И что же, - спросил Реймос, - правда ли, что ты с братьями пришел сюда, чтобы построить христианскую общину и проповедовать букинобантам вашу веру?
— Правда, - подтвердил Квиринус, - а слышал ли ты о нашей вере, почтенный муж?
— Да, я побывал в Римской Империи и слышал о ней. Был я и в Трире, видел там владыку Бритто, слышал проповедь его. И в Риме был, и в Милане. Очень мудр епископ Миланский Амвросий…
— Очень мудр!
– с чувством повторил Квиринус, - нет второго такого в Ойкумене.
— Но вера ваша показалась мне непонятной. Вот посмотри, - и вдруг чужак легко перешел на латынь, хотя до сих пор он совершенно свободно, как на родном, говорил на аламаннском, - ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов…* * (Мф 26,28)
Квиринус внутренне вздрогнул от радости - неожиданной радостью было услышать вдруг здесь слова из Священного Писания.
Реймос продолжил:
— Что это означает, пастырь? Как можно с помощью пролития собственной крови освободить кого-либо от грехов?
Квиринус чувствовал радостное оживление внутри. Аламанны - те все больше Нагорной проповедью возмущались, как это так - подставить левую щеку, это разве что женщине простительно так поступать, а не воину… А тут - тут интерес поглубже и вопрос занимательнее. Но вот время терять не стоит - не хотелось бы ночевать сегодня в деревне, тем более, Вельф может пожаловать. Квиринус глянул на спутников.