Крест командора
Шрифт:
Себя Чириков считал прирождённым моряком, хоть и родился вдали от солёных зыбей. Ему с раннего детства снилась раскачивающаяся под ногами палуба, слышался вой ветра в такелаже. Будучи двенадцатилетним отроком, вместе с двоюродным братом Иваном написал челобитную государю, где просил «записать его в Адмиралтейскую канцелярию и отослать в школу математико и навигационных наук во учение». Уже там, в навигацкой школе, проявились его мореходные способности, которые позволили оказаться в мореходной академии. Учился он блестяще. Экзамены по выпуску принимал сам государь Пётр Алексеевич.
Его Чириков почитал своим кумиром. Темперамент,
Чириков покорил Петра-экзаменатора своими знаниями. По указу императора он получил чин на ступень выше своих сотоварищей – сразу произведен был в ундер-лейтенанты и уже через год после службы на Балтике возвратился преподавателем в родную академию. Говорили, что именно Пётр Алексеевич выбрал его среди многих других претендентов и в первую экспедицию на Камчатку. И хотя назначен был Чириков тогда вторым помощником Беринга, но без преувеличения можно сказать, что оказался первым подручным.
На плечи Чирикова легла доставка грузов, которые любимчик Беринга Шпанберг растерял на пути из Якутска в Охотск. Он, а не кто-то другой вел метеорологические и астрономические наблюдения. И нелегкую штурманскую службу нёс во время плавания к Аниану, коий они так и не обрели. Ибо пролив считается найденным, если на карту положены два противоположных берега, а тогда и один-то толком не разглядели.
Повинны в этом, по мнению Чирикова, нерешительность Беринга, его неспособность пойти на риск. Разве можно было возвращаться на Камчатку тем же самым курсом, даже не попытавшись отыскать Большую землю, которая, по словам чукчей, совсем близко? Чириков прямо говорил об этом руководителю экспедиции во время плаванья. И в Адмиралтейство доложил о том же, когда вернулись в столицу.
Конечно, этим поступком он испортил отношения с Берингом, но иначе поступить не мог. И дело вовсе не в личной обиде, дескать, обошли его чином против Шпанберга. Именно так попытался представить рапорт Чирикова Беринг. Конечно, земляк командора получил повышение незаслуженно. В первой экспедиции от него вреда было больше, чем пользы: то утопит в Юдоме половину поклажи, то угрозами и порками обратит в бега работных людей, то заведёт коммерцию казённым хлебом… Сама экспедиция для Шпанберга – только способ обогатиться и прославиться в чужом краю. Россия, это видно по всему, так и не стала для него второй родиной. И хотя у более осторожного и щепетильного Беринга личная корысть просматривалась не столь откровенно, но особого радения о российских интересах так же он не проявлял. Ведь что греха таить, и прожект второй Камчатской экспедиции подал он в Сенат лишь затем, чтобы не оказаться под судом за неблаговидные делишки во время экспедиции первой! Какие там открытия, какие исследования, какая Америка! Один страх перед возможной разделкой… А для Чирикова их путешествие – продолжение служения своему Отечеству.
Потому и отказался он от заманчивого назначения командиром придворной императорской яхты, которым покровитель обоих датчан – адмирал Сиверс пытался компенсировать обиду, нанесённую Чирикову при производстве в чин.
– Господин капитан не ведает своего счастья, – насупил косматые седые брови Сиверс. – Вам открывается блистательная будущность. Быть все время на глазах Ея Императорского величества – это прямой путь в адмиралы…
Чириков ответил Сиверсу Соломоновой притчей:
– Не величайся пред лицем царя и на месте великих не становись; ибо лучше, когда скажут тебе: «Поди сюда повыше», нежели когда понизят тебя перед знатным, которого видели глаза твои…
Сиверс поначалу опешил, а потом осерчал:
– Как знаете, господин Чириков! – и отослал его на заготовку корабельного леса в Казань.
Сменивший Сиверса на посту начальника Адмиралтейства адмирал Головин не только включил Чирикова в новую Камчатскую экспедицию, но и восстановил попранную справедливость: повысил его в чине, уравняв со Шпанбергом. К тому же Головин нашёл предложения Чирикова по организации новой экспедиции весьма дельными и назначил его первым помощником капитан-командора Беринга.
Беринг отнесся к этому назначению с видимым спокойствием, но Чирикова не простил. Только этим можно объяснить, что возложил на него командор самое неблагодарное занятие – подтягивать экспедиционные «хвосты».
Сначала он оставил Чирикова в Тобольске для проводов отряда Дмитрия Леонтьевича Овцына, затем приказал сидеть в Усть-Илимске, ждать отставшие обозы и организовывать их отправку в Якутск.
Это сидение затянулось на несколько месяцев. Благо супруга Наталья Петровна теперь рядом. Она наотрез отказалась оставаться в Санкт-Петербурге и, подобно женам Беринга и Прончищева, отправилась вместе с ним, захватив с собой малолетних сына и дочь. Дети наконец-то привыкли к нему. Ведь родились они перед первым походом, который длился ни много ни мало, а целых пять лет. Да и Наталья Петровна расцвела. Так долго вместе они за всю их совместную жизнь еще не бывали…
Правда, и семейную идиллию омрачают думы о судьбах экспедиции. Справятся ли они с невероятно тяжкими поручениями, хватит ли толку у главного руководителя, явно не обладающего необходимыми дарованиями для осуществления столь великого прожекта?..
Чириков накинул подбитый мехом плащ и вышел из курной избы, ставшей в эти месяцы его домом. Направился к длинной одноэтажной казарме проведать флотского мастера Дементьева. Намедни его обоз дополз до острожка. Сам флотский мастер был в полуживом виде: его трясла лихоманка, и передвигался он только при помощи слуги. Костоправ нашёл у него сломанными два ребра – итог встречи с гулящими людьми. Цирюльник пустил кровь, и Дементьев уснул в казарме, в отгороженном для него углу.
Войдя, Чириков увидел Дементьева лежащим на нарах с закрытыми глазами. На коленях у его изголовья стоял слуга. Он скороговоркой бормотал какие-то заклинанья:
– А есть у того Ирода двенадцать сестёр, которым даны имена: лихорадка, лихоманка, трясуха, гнетуха, кумоха, китуха, желтуха, бледнуха, ломовая, маяльница, знобуха, трепуха… Приходи вчера!
Чириков хмыкнул. Слуга вскинул голову, вскочил и поклонился капитану.
– Как хозяин? – спросил Чириков.
Слуга хотел что-то сказать, но тут Дементьев открыл глаза. Узнал начальника и попытался привстать.