Крест командора
Шрифт:
– Он не муж вам, я знаю.
– Это не важно. Дело не в нём, а во мне, – она старалась говорить как можно спокойнее. – Нам не надобно боле встречаться…
Он видел, что слова даются ей с трудом:
– Вы не любите меня?
– Прошу, оставьте…
Ей было больно смотреть, как судорожно искривилось его лицо – вот-вот заплачет, словно ребенок. Она испугалась, что тогда не сможет остаться строгой, и снова попросила:
– Ступайте же! Это невыносимо…
Он склонил голову и, резко повернувшись, вышел из горницы.
В сенях Дементьев
От неожиданности Дементьев отпрянул назад, щёки его запунцовели. С бывшим начальником Морской академии он не встречался с давней, ученической поры. Но сразу узнал его, чего нельзя было сказать о Скорнякове-Писареве.
Он бесцеремонно оглядел Дементьева:
– Кто вы? Что вам угодно, сударь?
Дементьев произнес, запинаясь:
– Флотский мастер Дементьев. С поручением от господина капитан-командора к вашей милости. Их высокородие господин Беринг крайне плох. Просят вас к себе явиться незамедлительно…
Скорняков-Писарев снова смерил его пытливым взглядом и пробурчал:
– Ein mal ist kein mal…
– Что, простите? – растерялся Дементьев.
Он не сразу смог перевести слова Скорнякова-Писарева. И только выйдя на улицу, вспомнил поговорку немца Циркуля: «Айн маль – ист кайн маль. Один раз – не раз. То есть один раз не считается…» Но о чём это сказано, Дементьев так и не понял.
Капитан-командор почувствовал себя дурно в первый день октября. Вдруг пропал аппетит, на отсутствие коего он доселе не жаловался. Ближе к полудню стал бить озноб. Слуга Яган Мальцан уложил его в постель, укрыл несколькими одеялами. Ничего не помогало. Озноб вскоре сменился жаром. Беринг метался в бреду, сбрасывая одеяла.
Перепуганный Мальцан запоздало спохватился и послал второго служителя Ивана Кукушкина за лейтенантом Вакселем, исполнявшим обязанности офицера для поручений, и за эскулапом.
Матис Бедье и Ваксель пришли почти одновременно. Подлекарь, человек неопределенной национальности, выдававший себя за француза, считался в Охотске главным медиком. Он вымыл руки в тазу с горячей водой, согретой по его приказанию, тщательно вытер их полотенцем. Оглядел больного, прослушал пульс, промакнул пот на лбу Беринга, понюхал платок и констатировал:
– Delirium tremens… [59]
– Что сие значит? – озабоченно спросил Ваксель.
Бедье с важным видом пояснил:
– Мокрота, проникшая в мозг господина капитан-командора и вызвавшая его лихорадочное воспаление, есть итог великих страхов и испытаний, а такоже чрезмерных трудов, превосходящих возможности духа и тела…
– Что же делать, сударь?
– О, господин лейтенант, не надо так громко говорить. Это вредно больному и не способствует здравому смыслу.
59
Delirium tremens – белая горячка (лат.).
Ваксель
– Есть ли надежда, господин Бедье? – перейдя на шёпот, спросил он.
Бедье поднял вверх указательный палец и заявил, переполняясь собственной значимостью:
– Мы, господин лейтенант, слава Создателю, живём не в пещере. Современная медицина знает, как лечить сию заразительную болезнь.
При слове «заразительная» Ваксель поежился, но тут же умоляюще сложил ладони:
– Так что же вы медлите, сударь?
– Искусство врачевания не требует быстроты. Быстрота нужен токмо при понос и ловля блёха. Как говорят, семь раз отмерь…
– Один отрежь, – подсказал лекарский ученик Архип Коновалов, всё это время вертевшийся рядом и преданно глядящий в рот главному эскулапу.
Бедье неодобрительно зыркнул на него и приступил к процедурам.
Сначала сделал кровопускание, потом дал каламель – лекарство с применением ртути, способное вызвать отток желчи.
У Беринга началась рвота, лицо его посинело. Но Бедье спокойно, будто так и должно было быть, наблюдал за тем, как выворачивало командора.
Ваксель сидел в сторонке, не смея ни о чем больше спрашивать ученого медика.
После очищения желудка больной неожиданно успокоился и уснул.
Бедье посчитал свой долг исполненным, наказал слуге давать капитан-командору, когда он проснётся, побольше питья, откланялся и ушёл.
Беринг относительно спокойно проспал несколько часов, а проснувшись, слабым голосом попросил воды.
Напившись, подозвал Вакселя:
– Свен, мне кажется, мой фрегат подходит к вечной стоянке, – заметив протестующий жест, прикрыл глаза, словно прося не перебивать его:
– Пригласите сюда господ Шпанберга, Чирикова и начальника порта. Я хочу говорить с ними…
Через час старшие офицеры собрались у постели больного.
Он лежал на высоких подушках бледный, осунувшийся. Парика на нём не было, и поэтому особенно бросалась в глаза седина, запорошившая его коротко стриженные, некогда смоляные волосы.
Беринг оглядел всех сосредоточенным взглядом смертельно-больного человека. От этого бездонного взгляда, направленного прямо в душу, всем собравшимся стало неуютно.
– Господа, я пригласил вас затем, что не чувствую более сил выполнять руководство экспедицией, возложенное на меня нашей августейшей повелительницей, – медленно проговорил капитан-командор. – Я чувствую, что дни мои сочтены. Прошу выслушать меня, как если бы сие была моя последняя воля…
В горнице, где лежал Беринг, стало слышно тревожное гудение осенней мухи под потолком.
Капитан-командор обратился к Вакселю:
– Свен, прошу, пошлите за Анной Матвеевной…
Он сказал это так, как будто супруга находилась не за тысячу верст, в Якутске, а на соседней улице. Ваксель растерянно оглядел присутствующих:
– Кого прикажете послать, ваше высокородие?
– Всё равно. Хоть лейтенанта Плаутина… Он, кажется, рвался съездить в Якутск… И не медлите, прошу вас…