Крест мертвых богов
Шрифт:
Шли по городу. Я думал, будет машина или подвода, решетки на узком окне и связанные руки, а мы просто шли, медленно, будто гуляли, только вот случайные прохожие, даже патрули норовили обойти нас, гуляющих, стороной.
– Хорошо, правда? – поинтересовался тот из сопровождающих, который выглядел постарше. Представиться они не соизволили, а спрашивать я не стал – без надобности.
– Слышь ты, офицер, не обидно в такой-то день помирать?
– А какая
– И то правда.
И снова молчание. Еще один поворот, еще одна улица, еще немного ближе к смерти, зато и вопросы исчезнут раз и навсегда, и затянувшаяся игра в американскую рулетку. Под ногами скрипит снег, серый, комковатый, перемешанный с пылью и городской грязью, местами раздавленный в черные незамерзающие лужицы. И небо – точно отражение земли, такое же серое, комковатое, грязное. А между небом и землей неестественно светлые, в белизну стены да белый же снежный пух… откуда она берется, эта белизна, и куда исчезает? И может, вот оно, чудо и доказательство существования Бога?
Крест на груди опалил холодом – приморозило, надо бы шинель застегнуть. Один из комиссаров неизвестно для кого буркнул:
– Почти уже…
А ветер швырнул в лицо горсть снежных хлопьев… обтереть руками, умываясь морозом и чистотой. Спасибо Тебе, Господи.
Яна
Желаний не было никаких. Работа… неужели когда-то мне это нравилось? Никогда, это муж мой, упокой Господь его душу, решил, что мне надо чем-то заниматься, и заодно решил чем и как, а я согласилась. Все равно было. И сейчас тоже, хотя привыкла, добилась, сделала себе имя.
И имидж хладнокровной суки, которой лучше не перебегать дорогу.
Зачем мне это? Конкуренты меня ненавидят. Сотрудники боятся и тоже ненавидят. Подруги… когда они были, подруги? В детском саду? В школе? А потом куда делись?
– Яна Антоновна, – голос секретарши профессионально любезен. Интересно, по вечерам она рассказывает своему мужу, какая стерва ее начальница? Или она не замужем? Значит, рассказывает любовнику, девочки любят посплетничать. Мальчики, впрочем, тоже.
– Яна Антоновна, так пускать?
Кажется, витая среди проблем и мыслей, я что-то пропустила.
– Кого пускать?
– К вам Константин Сергеевич… – профессиональный голосок непрофессионально дрогнул. Девочка влюблена? Что ж, Костик красив, жаль, что гей.
– Впускай. И чаю сделай.
– А Константину Сергеевичу что?
– Вот у него и спроси.
Господи, ну почему она такая идиотка? Или это я снова слишком многого требую от людей?
– Привет, красавица, – Костик поцеловал в щеку, ничего не означающее прикосновение, а в горле с чего-то ком. – Снова плачем?
Он понятлив, он знает меня, как никто другой, впрочем, никому другому я не позволила бы подойти столь близко. Костик – это школа, один класс, одна парта, почти одна жизнь на двоих, дружба, которая плавно переросла во влюбленность с моей стороны, и так же плавно вернулась к дружбе. Тогда – господи, как же давно это было-то, – Костик отдавал предпочтение спортивным брюнеткам, я же была неспортивной блондинкой.
Последний звонок, прощай, школа, и здравствуй, университет. Негаданная разлука, долгая и безболезненная – у каждого свой мир, и на чей-то другой не остается ни времени, ни желания, – случайная встреча в кафе. Долгий разговор о пустяках вроде погоды и бывших одноклассников, потом еще одна встреча… параллельные дороги, иногда рядом, но без точек пересечения. Мое замужество и Костиковы неудачные романы, уже с брюнетами – хоть какая-то иллюзия постоянства.
Его присутствие – единственная нить, связывающая меня с тем, что ныне принято гордо называть социумом.
Он просто здесь, рядом, и мне уже легче. Ком тает, и я почти в норме.
– Вот так-то лучше, – Костик мизинцем снял слезинку. И секретарша, которой вздумалось подать чай именно сейчас, едва не уронила поднос. Хотелось бы знать, что она теперь придумает. Хотя нет, вру, не хотелось бы. За редким исключением на людей мне плевать.
– Это тебе так кажется, – пробурчал Костик. Надо же, не заметила, что вслух говорю. – Ты просто закрылась в себе, выстроила стену, даже не стену – камеру-одиночку.
– Не начинай, – чай безвкусный, зато приятный с виду, прозрачный, золотистый, с едва заметным оттенком зелени.
– Не буду. Я вообще по другому поводу. Тут… дело такое, в общем… относительно племянника твоего.
Костик сел в кресло, значит, разговор будет не из приятных. Вон и руки на груди скрестил, и выражение лица такое, официозное. Я знаю его столь же хорошо, как и он меня. Наверное, это плюс.
– Ян, ты, главное, не думай ничего такого, я просто проверить хотел. Ну, понимаешь, очень это на подставу похоже. Богатая одинокая тетка, бедный племянник, радостная встреча, привязанность… потом мальчику нужно будет получить образование, желательно тут, ведь там, где живет твоя сестра, приличных вузов нету… жить у тебя станет.
– Меньше слов, – впервые за все время нашего с Костиком знакомства я испытала не то чтобы раздражение – неприятное удивление.
– Я о тебе, дуре, забочусь. Да мальчишку использовать могут… там компания серьезная, очень серьезная. Игры в нацистов – прикрытие, детский клуб. А что, удобно, старые технологии работают, детки кушают идеологическую кашу, растут сильными и злыми, главное, преданными хозяину и не требующими денег за работу. – Костик горячился, тонкие ноздри дрожали, тонкие пальцы мяли галстук, на тонком запястье отливал золотом тонкий браслет.
– На самом деле там бабки вертятся, и не хилые.
– Наркотики? – спросила и испугалась: а вдруг и вправду Данила с этим дерьмом повязан?
– Археология. Черная, запрещенная археология, местами откровенное гробокопательство. Что смеешься?
А мне и вправду стало смешно, Господи Боже ты мой, тоже проблему увидел… археология… глиняные вазы Древней Греции, растрескавшиеся статуи, истлевающие картины, которые отчего-то считают великими. Прошлое, безопасное, безобидное прошлое, которым можно любоваться, восхищаться, играть в интеллектуальность и образованность.