Крест на моей ладони
Шрифт:
Бачок был высоко, но я взобралась на унитаз и дотянулась. Крышка оказалась тугой и тяжёлой, я сломала ноготь, но всё-таки засунула туда трубу. Дёрнула за верёвку. Прежняя вода с шумом унеслась в канализацию, а в бачок потекла новая. И её в канализацию. Пусть теперь свой телефон хоть облизывают, всё равно ничего не найдут.
Осталось переодеться. Я отыскала бомжиху почище и выменяла блузку на футболку.
Вокзал к тому времени заполнили волшебники. Я уже научилась выделять их среди обычных людей по взгляду и походке.
Уйти я смогла только потому, что пришёл поезд с челночниками. Нагруженные сумками торговцы шли плотной толпой,
Для надёжности перебралась на другой берег реки, в сказках это помогало уйти от преследователей-волшебников.
Везение кончилось. Прямо на Набережной я столкнулась с тёмным патрулём, уже знакомой блондинкой и ангелоподобным красавчиком из кафе.
Волшебники уцепили меня под руки и повели к машине. Сопротивляться я даже не пыталась — бессмысленно. В каждом движении патрульных чувствовалась отличная боевая выучка.
— Нина, ты думаешь, — спросила меня в салоне блондинка, — что Тьма — это вселенское зло, чёрные мессы, человеческие жертвоприношения и разнузданные шабаши?
То, что я думаю обо всех трёх группировках вслух высказывать, не имея при себе заряженного автомата, было бы неразумно.
— Тьма — это свобода, — сказала блондинка. — Та самая свобода, которая осознанная необходимость. Ты делаешь только то, что считаешь нужным, а…
— А мне делают реморалицию, — перебила я, — и в свежепромытые мозги закачивают любую программу на ваш вкус.
— Реморализацию любят светлые, — возразила она. — Во Тьме всё решает свободный выбор. К тому же для самого лёгкого воздействия надо быть ворожеёй, а я всего лишь колдунья. Он — ведьмак. Тебе нечего бояться.
Я ответила непонимающим взглядом.
— Волшебнические звания, — пояснила блондинка, — делятся на восемь ступеней.
— Девять, — уточнил её напарник.
— Девятая так редко встречается, — ответила блондинка, — что о ней почти и не вспоминают. Начальная ступень — колдун и колдунья. Затем идут ведьмак и ведьма, ведун и ведунья, ворожей-ворожея. Это младшие звания. Теперь старшие — лагвян-лагвяна, волхв-волхва. Высшие — кудесник-кудесница и чародей-чародейка. Высочайшее звание — чаротворец или чаротворица. Но чаротворцев за всю историю волшебного мира было не более трёх десятков.
— И сколько веков насчитывает история волшебного мира? — спросила я.
— Тридцать пять-сорок тысячелетий, точная дата пока не установлена.
— Как и история человечества, — заметила я.
Сравнение с человеками волшебникам не понравилось, но вслух они ничего не сказали.
— Кто такой соединник? — вспомнила я непонятное слово.
— Гибрид координатора, аналитика и прокурора, — пояснил ведьмак. — Обеспечивает согласованность работы разных отделов, просчитывает последствия операций, выдаёт санкции на любое крупное воздействие: на людей, на предметы или точку в пространстве.
— Понятно, — кивнула я.
— Тьма, — вернулась к прежней теме блондинка, — даёт истинную свободу, которая…
— Прелести свободы может объяснить любой дурак, — перебила я. — Что такое Свет и Сумрак?
— Косность и равнодушие. Светлые постоянно твердят о доброте, о допустимых и недопустимых действиях, связывают себя тысячами правил и ограничений, без обычаев и предписаний шагу не могут ступить. Сумеречные сосредоточены только на выгоде. Их девиз — рациональность. Всё то, что лежит за пределами логики — любовь и ненависть, верность и предательство, радость и горе — для них не существует. А Тьма говорит «Делай что хочешь, живи как нравится, но и за последствия плати сама». Когда ты выберешь Тьму, твоя жизнь будет принадлежать тебе, а не твоему большаку как у светлых, и ты не будешь скована требованиями рациональности как у серых.
— Кто такой большак? — спросила я.
— Глава Белодворья, — ответил ангелоподобный оперативник Тьмы. — То есть глава светлых.
— А кто глава Чернодворья и Серодворья? Ведь так ваши группировки называются?
— Скажи ещё «мафии», — обиделся он. — Это не группировки, а Великие Дороги, пути Тьмы, Сумрака и Света. Пути свободы, рутинёрства и равнодушия.
— Или пути эгоцентризма, доброты и рациональности, — предложила я собственный вариант. — Если оборотная сторона доброты — консерватизм, рациональности — бездушие, то переизбыток свободы оборачивается эгоизмом.
— Свобода не может быть в переизбытке, — возразила блондинка. — Она либо есть, либо нет.
— Если что-то бывает в недостатке, оно может быть и в переизбытке, — ответила я. — Но речь не о том. Чего вы добиваетесь? Куда ведёт наш путь?
— Мы хотим, чтобы основой мира стала Тьма и свобода, — сказал ведьмак.
— А на чём основывается мир сейчас?
— Сейчас он трёхосновен, состоит из Тьмы, Сумрака и Света.
— На чём основывалось мироздание до появления Тьмы, Сумрака и Света? — продолжала я.
— До их появления никакого мироздания не было, — ответила колдунья. — Сначала появились первоосновные силы, затем из них сформировалось мироздание.
— Тогда почему вы воюете? — не поняла я. — У вас ведь идёт война?
Волшебники кивнули. Я сказала:
— Если в ходе эволюции мир сформировался трёхосновным, то почему его надо переводить только на одну составляющую, какую пользу это принесёт? Естественный отбор, в отличие от людей, не ошибается. Остаётся только самое лучшее и правильное, остальное уходит в небытие. Это в равной мере касается как живой, так и неживой природы. Если мир трёхосновен, то значит так и должно быть.
— Тьма, Сумрак и Свет отрицают друг друга, — пояснил ведьмак. — Волшебник Тьмы не может воспользоваться силой Света или Сумрака, и наоборот.
— Ну и что? Разница в сырьевых предпочтениях не причина для войны. Наоборот, делить вам нечего, а значит и воевать не из-за чего. Но вы воюете. Почему?
— Потому что слишком различны наши пути, потому что нам нет места в одном мире, — ответила колдунья.
— Вы утверждаете, — сказала я, — что Свет — это добро, Сумрак — рациональность, а Тьма — свобода. Но почему свобода, целесообразность и доброта должны противостоять друг другу вместо того, чтобы друг друга дополнять? Почему из этих трёх явлений надо выбирать только одно, а от двух других отказаться? Во что превратится добро без свободы и рационализма? А рационализм без добра и свободы? Чем окажется свобода без рационализма и добра?