Крестная дочь

Троицкий Андрей Борисович

Сам Таймураз бывал в больших городах всего несколько раз в жизни, и почти каждый раз случалась беда. Однажды в России, в городе Краснодаре менты задержали его за грабеж, и он отбомбил весь срок в колонии под Интой. Второй раз его повязали на базаре в Ташкенте, когда он вытянул бумажник из кармана какого-то прилично одетого мужчины в шляпе, по виду торговца или даже начальника с железной дороги. Но сработал неудачно, поднялся крик, кошелек пришлось сбросить, а того типа ткнуть ножом, чтобы не орал, как голодный ишак. Из его милиции выкупил один авторитетный вор с большими связями, а на Таймуразе повис большой долг

проценты, которые все капали и капали. Едва откупился.

Во время третьего визита в город на оживленной улице его сбил автомобиль, заехавший на тротуар. Тайм провалялся в больнице месяц, едва не отдал концы от голода и сбежал оттуда на костылях в одном исподнем. Едва живой вернулся к сожительнице в Нукус, еще месяц отлеживался и зализывал раны.

* * * *

Проехали по улице, узкой и темной, видны лишь саманные заборами и ни одного огонька. Свернули на другую улицу, такую же темную, едва не раздавили курицу, заметавшуюся в свете фар, проскочили нужный поворот, Таймураз подал машину задним ходом, вывернул баранку и погнал дальше в темноту. Но перед самым капотом «уазика» неизвестно откуда появилась встречная машина. «Копейка» с красным кузовом, изъеденным пятнами ржавчины, двигались по узкой улочке с выключенными фарами и габаритными огнями.

Когда Тайм ударил по тормозам, было поздно, «уазик» ткнулся в передок «Жигулей». Удар оказался не слишком сильным, Зубов успел упереться ногами в пол, а рукой ухватился за скобу над дверцей.

– Ты что специально? – зашипел Суханов и влепил водиле кулаком по спине.

– Вот уж не думал, что в этой дыре, где и машин-то нет, случаются подставы, – сказал Зубов и тронул Тайма за плечо. – Выходи, понадобится переводчик. Скажи им, чтобы освобождали дорогу. Мигом. Пусть съезжают в канаву. Иначе мы тут не разъедимся.

Из «Жигуля» выскочили два узбека, тот что поздоровее и помоложе в тренировочном костюме и меховой шапке с опущенными ушами, склонившись, стал осматривать повреждения. Другой мужик, с седой бородой клинышком, одетый в стеганную национальную куртку и тюбетейку стал выкрикивать короткие ругательства и размахивать руками. «Уазик» почти не пострадал, а вот у «жигуля» разлетелась левая фара, погнулась решетка радиатора, виднелась вмятина на капоте, а бампер отвалился.

Зубов выбрался из машины вслед за Таймом, уже вступившим в перепалку с местными автолюбителями. Здоровяк в шапке напирал на Тайма, толкая его животом, теснил к канаве, что-то выкрикивая по-узбекски. Его попутчик только охал и хлопал себя ладонями по ляжкам. Тайм пробовал вставить слово, но его не слушали.

– Эй, ты, шапка, я к тебе обращаюсь, – крикнул Зубов. – Убери свой тарантас с дороги.

– Они не понимают по-русски, – обернулся Тайм. – Они говорят, что мы должны заплатить за разбитую фару. И за все остальное. Это мы неслись, как на пожар. В населенном пункте нельзя ездить так быстро.

– Скажи ему, чтобы заткнулся, – прокричал Зубов. – И убирался с дороги. И еще скажи, что это не населенный пункт, а нужник.

– Я не буду этого переводить, – Тайм поджал губы. – Они говорят: если не заплатим, они народ соберут. Машину растащат на запчасти. А нам головы поотрывают. Говорят, чтобы немедленно заплатили. Если не хотим платить, они заберут в счет долга «уазик». Нам лучше дать денег, если есть…

–

Переведи: хрен им на рыло, а не «уазик» – заорал Зубов. – Ни копейки не получат, скоты. Сами виноваты. Пусть убираются с дороги.

– Я не буду переводить, – Тайм пятился к канаве.

– Тогда я сам скажу…

Зубов наскочил на здоровяка, что-то выкрикнул ему в лицо. Человек в шапке сграбастал противника за лацканы куртки, неожиданно провел заднюю подножку, повалив Зубова на капот «Жигулей». Сдавил шею железной хваткой и, брызгая слюной, проорал в лицо по-русски.

– Я не понимаю твой поганый язык. Говори по-узбекски, собака грязная.

– А это ты понимаешь?

Суханов появился из темноты, прыгнул на мужика, толкнул его пятерней в лицо. Узбек ослабил хватку, бросил Зубова. И в следующую секунду получил справа кулаком по уху, шапка слетела с головы и исчезла в темноте канавы. Суханов, держа пистолет в левой руке, ткнул узбека стволом в нос с такой силой, что разорвал ноздрю, из раны брызнула кровь, но это только распалило Суханова. Он, вложившись в удар, снова съездил противнику в уху, когда тот согнулся пополам, ударил его коленом в голову. Мужик схватился ладонями за лицо, сел на землю.

– Ты старый козел, – Суханов направил ствол на бородатого. – Ты тоже по-русски не понимаешь.

– Понимай, как же… Понимай. Моя твоя…

– Тогда, садись за руль колымаги и съезжай, к едрени матери в канаву. А то моя твоя немного убивать будет. Немного стрелять.

Через полминуты дорога оказалась свободной, Тайм выжал сцепление и газ, рванул с места, покачал головой.

– В городе нельзя больше оставаться, – сказал он. – Этот толстый тут всю масть держит. Он, как бы это сказать, в авторитете… Его слушают, если он соберет народ, нам точно головы открутят.

– Да пошел он со своим народом, – процедил Зубов. – Сколько времени потеряли из-за этого долболоба.

* * * *

Держа Панову за руку, Карим провел ее через длинный коридор. На ходу посоветовал:

– Не смотри налево.

Там на гладильной доске второй день лежал труп пятнадцатилетнего подростка, который вырастил в своем сарае какие-то особые дурные грибы, съел весь урожай. Двое суток бредил, а третьи завернул ласты. Отец парня, такой же наркоман, как и сын, наотрез отказывается забирать труп из больницы, мол, нет денег его хоронить.

На дворе пахло не цветущим миндалем, нечистотами из близкого сортира. Городок спал, люди ложились рано, потому что свет давали не везде, а если и давали, то берегли как воду. Из степи дул холодный ветер, дышалось тяжело, на зубах скрипел песок.

Темное пространство освещал яркий месяц и еще возле главных ворот ветер раскачивал фонарь на высоком столбе. В душу Лены закралось первое беспокойство и тревога. Она остановилась, перевела дух. Карим вытащил сигареты, Лена прикурила от его зажигалки, заметив, что пальцы санитара подрагивают. Огонек высветил напряженное лицо Карима. Лена затянулась дымом, табак паршивый, но голова сладко закружилась. Она бросила сигарету, чувствуя, что ноги становятся ватными. Теперь в темноте виднелось светящееся окошко, заклеенное газетами, и домик с плоской крышей, слева и справа саманный забор. Карим все тянул ее за руку к дому. Зашли на порог, Карим толкнул дверь, потянув Лену за собой.