Крестная дочь
Шрифт:
Однако от проблем и здесь не скроешься. Сегодня Батыров узнал от своего человека в Москве, что его порученец Олег Славин нарвался на пулю. Все случилось в баре «Али-Баба», где человеку должны были сообщить адрес съемной квартиры и передать ключи от нее. Бармена тоже грохнули. Славин привез в Москву партию дури для оптовиков, он оставил свою машину на платной стоянке, до проклятой забегаловки добирался на такси. Батырову передали, что машину с товаром сожгли на той самой стоянке. Значит, убийство не было случайным, это не пьяная ссора, не разбой. Славина ждали, и как только порученец появился, тут же прихлопнули. Кто стоит за мокрым делом – вопрос. Врагов у Батырова гораздо больше, чем друзей. Его смерти желает много сволочей, живущих на пространстве от Ташкента до Москвы. Одна версия у него есть, пожалуй, но она нуждается в проверке.
Проклятая работа. Слишком много народа гибнет при перевозке дряни в Москву. Людей Баторова убивают в столице. Их выслеживают и мочат всех, без разбора. Из тез парней, кто начинал вместе с Батыровым, в живых не осталось никого. Славина жалко, он был аккуратным исполнительным работником, и товар жалко, а за свою жизнь – страшно. У проигранного в карты и убитого водителя «Нивы» случайно нашли спутниковый телефон. Если покупают людей Фарада, а его люди стоят недешево, значит, на него объявлена большая охота.
Батыров, чувствуя холод земли через полушубок, лежал на земле и, глядя на звезды, думал, что такой ночью, когда ты один смотришь в бездонную пропасть космоса, можно запросто поверить в существование бога. Он поднялся на ноги, стряхнув пыль со штанов, подумал, что прожил жизнь атеистом и теперь поздно менять убеждения. И снова поднял голову к небу, ожидая, когда упадет звезда. Фарад забыл загадать еще одно желание: чтобы его друг и телохранитель Юра Родимин скорее добрался сюда. Сейчас он торчит в степи возле джипа, ожидая, когда из Ферганы привезут толкового механика. Оставлять машину нельзя, через сутки от нее и винтика не останется. Все растащат. Но через пару дней Родя появится, и они всю ночь будут резаться в карты. И время пойдет быстрей.
В сенях Фарад скинул полушубок, дошагал до двери и пнул ее ногой. Два охранника устроились за столиком в углу, они только что закончили ужин и набираясь сил для дальнейших подвигов. На тарелке в густой мучной подливке плавали какие-то неаппетитные объедки, в кружках остывал зеленый чай. Фарад вопросительно посмотрел на Тенгиза. Тот помотал головой:
– Дурака накатывает, – сказал он. – Вроде как у него крыша съехала. Плюнул на меня кровью, а потом откусил себе язык.
Батыров подошел к человеку, привязанному к креслу. Зачерпнул кружку воды из ведра и вылил ему на макушку. Человек вздрогнул, будто к члену поднесли оголенный провод. И застонал, тихо и жалобно. Парня звали Геной Казначеевым, он состоял в охране около года. Особых претензий к Казначею не было, но он единственный человек, кто поддерживал отношения с убитым водилой, в тряпках которого нашли спутниковый телефон. Мало того, что они с покойным закладывали за воротник, когда ходили в русскую баню, а в свободное время вместе копались в гараже, так у них и баба была одна на двоих. Местная потаскушка, крашенная завитая блондиночка, похожая на пуделя. Говорят, настоящая нимфоманка. Почему одна на двоих – непонятно. Деньги что ли они таким странным способом экономили.
Фарад дернул Казначея за волосы, приподнял голову так, чтобы свет лампочки попадал в глаза. Зрачки сужены, а радужка сделалась из темно-зеленой какой-то серой, водянистой. Нос сломан, а верхняя губа, как у зайца, рассечена надвое. Нижняя челюсть сломана, поэтому рот, наполненный кровью, полуоткрыт. И зубы торчат через один. Теперь ни один дантист, даже очень хороший, не возьмется исправить ему прикус. Впрочем, деньги на дантиста изводить не придется.
– Ты ничего не хочешь сообщить мне лично? – спросил Батыров. – Ты слышал такую фамилию: Олейник? Должен был слышать. Олейник, ну? Вспоминай. Если скажешь правду, я сам сделаю тебе укол. Станет хорошо. И боль пройдет. И умрешь так, будто уснул. Обещаю – так и будет. Это хорошее предложение. Я бы соглашался.
Фарад на секунду задумался над своими словами и добавил:
– Ну, если бы оказался на твоем месте… Тогда бы и согласился.
Глаза, не мигая смотрели на яркую лампочку. Кажется, Казначей света не видит. И слов, разумеется, не понимает. Лучше с чурбаном разговаривать, чем с этим хмырюгой.
– Дай мне нож, – сказал Фарад.
– Тут только столовый, – Тенгиз слизал подливку с пальцев и вытер руки о штаны. – Он тупой как мамина жопа.
– Сойдет и тупой. Подойди сюда. Теперь голову ему запрокинь назад. И так подержи… Крепче…
Через полчаса Фарад лежал в своей комнате. Он отвернулся к стене и закрыл глаза, но сон не шел. Батыров проворочался еще полчаса, включил настенный светильник и взял с ночного столика книгу «Тайны вселенной», раскрыл на первой попавшейся страницы и начал перечитывать главу, посвященную кольцам Сатурна.
Рыжее солнце поднялось над степью, ночную прохладу сдул южный ветер. Зубов, проснувшись еще до восхода, долго сидел у костра, глядя на огонь и перебирая события прошлой ночи. От так называемого города они отмахали сотню верст с гаком, не так уж много. Если организуют погоню, их запросто могут найти менты или солдаты. И тогда все кончится… Чем все может кончится, понятно без долгих раздумий. Если сядут им на хвост, можно мазать лоб зеленкой. Никто не станет разбираться, кто прав и кто виноват. Не будет ни допросов, ни следствия, ни прокурора, ни адвоката, ни тюрьмы. Только одна братская могила на четверых.
В протоколе, что составят после смерти Зубова и компании, напишут, что обезврежены опасные преступники, совершившие бандитский налет на больницу и тройное убийство мирных граждан. Вся надежда на ветер и песок, который занесет следы протекторов. Кстати, любопытно узнать: в этих краях есть адвокаты или их отменили? Впрочем, местные методы ведения судопроизводства и участие в них адвокатуры не имеют никакого отношения ни к судьбе Зубова, ни его спутников. Подхватив фляжку, карабин и сумку с мобильным телефоном, он поднялся и прошагал около километра. Мог бы никуда не ходить и не делать большого секрета из разговора с Олейником, но почему-то не хотелось оставаться рядом с людьми, не хотелось смотреть в глаза Пановой, на ее лицо, грязные бинты на голове, на кровоподтек на скуле.
Всю дорогу она и двух фраз не сказала. Когда пришла в себя, попросила воды, потом смотрела в темноту степной ночи, на степь, убегающую под колеса «уазика» и молчала, но вскоре снова задремала. Лучше бы она материлась, крыла Зубова и Суханова последними словами, но только не молчала. Ближе к утру у нее поднялась температура, Лена впала в забытье.
Зубов размотал кабель антенны, подключил съемные аккумуляторы и убедился, что спутниковый телефон в порядке. На корпусе аппарата засветился дисплей, появились цифры набранного номера. Голос Олейника оказался бодрым, будто он уже вернулся с утренней пробежки в парке, принял контрастный душ и глотнул обжигающего кофе.
– Не вешай нос, все не так уж плохо, – сказал Олейник, внимательно выслушав собеседника. – Вы живы – а это главное. И девчонка нашлась. Про то, что случилось прошлой ночью, она забудет через неделю. Всякое бывает, особенно в этих диких краях.
– Мы облажались, – Зубов смотрел на кончик сигареты, быстро тлеющей на ветру, и думал о чем-то своем. – Но почему нет никаких известий от твоего человека? Он должен позвонить, сказать хоть что-то. Хотя бы слово, полслова…
– Да, должен, – голос Олейника сделался глухим. – Но известий нет. Я боюсь, что и человека тоже нет. Батыров хитрый сукин сын. Мой парень мог как-то проколоться. Не знаю как. Но если бы он остался в живых, то обязательно связался со мной.