Крестная дочь
Шрифт:
– Пошли, чего зря время терять, ответил Девяткин. – Может, этот Кабанов и не придет.
Он вышел из машины первым, прихватив фонарь с длинной тяжелой рукояткой, который в ближнем бою лучше резиновой палки. Прошагав широкой натоптанной тропинкой до крыльца, поднялся на три ступеньки, постучал в дверь ногой и, дожидаясь, когда откроют, осмотрелся. Веранда завалена стопками истлевших газет и деревянной рухлядью, когда-то называвшейся мебелью. Возле двери два пластиковых ящика, наполненные пустыми бутылками из-под ацетона, которым выпаривают из лекарств лишние компоненты, оставляя в сухом остатке чистый кадеин. Значит, производство самодельной дряни, проще говоря, винта, поставлено тут на широкую ногу.
В доме послышались шаги, но дверь не открывали. Девяткин постучал сильнее, но ответа не было.
– Ломаю? – спросил Лебедев.
– Подожди, откроет.
Два года назад хозяин этой берлоги некто Олег Студнев по пьяной лавочке попал под колеса тяжелого грузовика, и дом покойного с земельным наделом в восемь соток отошел единственному племяннику Максиму Студневу, больше известному как Примус. Некоторое время сруб пустовал, но год назад, когда за какие-то темные дела или долги бандиты вытряхнули наследника из московской квартиры, Примус перебрался сюда и встал на якорь. Жил тем, что бодяжил и перепродавал героин и, судя по бутылкам, сам не сидел сложа руки. Местные менты собиралась прихватить Примуса за теплое место, но все руки не доходили.
Скрипнули петли, Девяткин увидел плотного парня лет двадцати семи, бритого наголо. Ожидая объяснений, Примус подтянул обрезанные по колено джинсы и одернул застиранную майку. Он давно наблюдал за «Жигулями» через окно, прикидывая, что за гости пожаловали, бандиты или мены, но подойти к двери решился, когда спрятал под половицей чеки с дурью. Девяткин раскрыл удостоверение.
– Ты что ли Студнев?
– Я самый.
– Вот что, Максим, – Девяткин говорил тихо, чтобы не услышали в доме. – Мы тебя беспокоить не станем. Если будешь умным парнем – никакого шухера. Обещаю. Заберем Эльмурада Азизбекова и отчалим. Надо с ним пошептаться. Он ведь у тебя?
– Торчал тут дня три-четыре, – Примус попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Он обреченно подумал, что веры ментам никакой, пришли они не за Эльмурадом, а за ним, отсюда Примуса увезут в наручниках. И пятилетка за колючей проволокой, считай, уже в кармане. – Но вчера как ветром сдуло. Ушел и не оставил даже визитной карточки.
– Ничего не путаешь?
– Как можно.
– Тогда мы осмотрим дом.
Примус хотел что-то сказать, но Девяткин молча толкнул его в грудь, заставляя войти в дом, Лебедев захлопнул дверь. В тесной кухне на плите три сгоревшие кастрюли, пахнет химией. Подталкивая хозяина в спину, прошли в просторную комнату, захламленную настолько, что некуда ногу поставить. Возле двери на стуле сидел мужик в телогрейке на голое тело, при появлении чужаков, он выплюнул и растоптал окурок папиросы. Девяткин посветил фонарем в лицо мужика и пошел дальше. На окнах вместо занавесок какое-то тряпье, тусклый свет едва пробивается. Впереди огромная печка, сложенная из красного кирпича. Слева и справа вдоль стен железные кровати в два яруса, какие стоят в солдатских казармах, двери в смежные комнаты закрыты неплотно, кажется, там еще темнее. Девяткин посветил фонарем, сдернул с человека, лежавшего на нижней койке лоскутное одеяло.
– Какого хрена, отлепитесь, – человек с русыми волосами отвернулся к стене. Рукой он закрывал глаза от света. – Хрена вам надо…
Споткнувшись о ящик, Девяткин шагнул вперед, заглянул на верхний ярус. Там лежали двое чумазых парней лет семнадцати. Тот, что был с краю, попытался плюнуть в мента, но промахнулся. Девяткин, сграбастав его за ворот свитера, стащил вниз, заставил сесть, заглянул в лицо второго парня. Ничего общего с Азизбековым. Парнишка застонал и, зевнув, обложил незваных гостей матом. Девяткин засунул руку под подушку, уколол палец об иголку, кинул на пол использованный шприц. Тем временем Лебедев копался с парнями, валявшимися на второй койке.
Хозяин дома, скрестив руки на груди, встал посередине комнаты.
– Клянусь, тут нет Азизбекова, – крикнул он. – Ушел и с концами…
– Заткнись и не порти воздух, – Девяткин обернулся. – Кто в другой комнате?
– Сами посмотрите, вы мне все равно не верите, – Примус шмыгнул носом, потер кулаком глаза, будто слезы вытирал. – Ребята отдыхают, а вы тут как дома…
Девяткин заглянул под койку, когда из соседней комнаты послышался треск рассохшейся рамы, скрипнули петли. Он кинулся вперед, проскочив порог, увидел, как худощавый человек с темными волосами на секунду замешкался, перелезая подоконник, и в следующее мгновение спрыгнул вниз. Девяткин запутался ногами в тряпках, и, потеряв равновесие, растянулся на полу, выронил фонарь.
– Саша, оставайся здесь, – поднимаясь, крикнул он Лебедеву.
Подхватив фонарь, залез на подоконник. Человек добежал до дыры в глухом заборе, перешагнул перекладину и пропал из вида. Внизу кусты шиповника, оттолкнувшись ногами от подоконника, Девяткин прыгнул в сторону, стараясь не напороться на колючки. Добежал до забора, едва пролез в дыру между досками, зацепился штаниной за ржавый гвоздь, вырвал клок ткани. Забор выходил в переулок, спускавшийся вниз, к территории ткацкой фабрики. Человек уже успел перебежать на противоположную сторону и, промчавшись до угла дальнего забора, повернуть направо. Девяткин бросился следом, подметки ботинок скользили по мокрой глине, словно по льду, не позволяя набрать скорость.
Лебедев наклонился над человеком, лежавшим на нижнем ярусе дальней койки, попытался сдернуть с него прожженную сигаретами скатерть, но человек не хотел показывать лицо, вцепившись в тряпку мертвой хваткой.
– Отпусти, отпусти, падла, – шипел он, закрывая бородатую морду.
Лебедев дернул скатерть на себя, разорвав ее надвое.
– Ну чего, скот, тебе по рогам втереть?
Старлей хотел ответить, что не сделает человеку ничего плохого, даже документы не спросит, только глянет разок на его морду и дело с концом. Неожиданно мужик отпустил скатерть, резко подскочил, выхватив из-под матраса сапожный нож с коротким скошенным лезвием, выбросил вперед руку, стараясь поразить противника в живот. Лебедев успел отступить в сторону, но хозяин дома, подскочивший сзади, навернул его по затылку велосипедным насосом. Развернулся и ударил снова, но попал по шее. Лебедев, не оглядываясь назад, вскинул ногу и успел пнуть человека, сидевшего на кровати, подметкой в лицо. Мужик вскрикнул от боли, ножик вывалился из руки, отскочив в темный угол.
– Мочи его, – заорал Примус.
Бросив насос, повис на плачах Лебедева, стараясь просунуть запястье под подбородок, выполнив удушающий захват. Кто-то из обитателей комнаты кинулся в ноги старлею, кто-то захватил левую руку, крутанул руку по часовой стрелке, норовя вывернуть предплечье из сустава. Лебедев успел освободить руки, захватив Примуса за шкирку, рывком натянул его на свое правое плечо, резко наклонился вперед и перебросил противника через себя. Хозяин рухнул на доски пола так тяжело, что подпрыгнули железные койки, а в окнах зазвенели стекла.
Перед старлеем выросла фигура мужика с бородой, Лебедев не успел замахнуться, когда получил кулаком в лицо, отступил назад, зацепился за Примуса. Взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие, и снова бородатый мужик успел ударить кулаком в лицо, а костистой коленкой в пах. Сзади долбанули табуреткой по спине. Лебедев еще стоял на ногах, когда кто-то из обитателей комнаты повис у него на загривке, опрокинул на спину. Снова звякнули оконные стекла, это старлей рухнул рядом с Примусом, тот зашевелился и полез на лейтенанта, навалился грудью, норовя вцепиться лапами в лицо и выдавить глаза.