Крестная дочь
Шрифт:
На секунду Лебедев потерял сознание, но пришел в чувство, когда кто-то из наркоманов ударил ногой в грудь. Старлей нашел в себе силы оторвать от шеи чьи-то руки, сбросить с головы пластиковый мешок, но в ту же секунду понял, что подняться ему все равно не дадут. Тот бородатый мужик, который пытался пырнуть его сапожным ножом, стоял над Лебедевым в позе дровосека, подняв над головой арматурный прут.
– В сторону, – крикнул бородатый. – Все в сторону.
Парни расступились. Секунда – и голова Лебедева разлетится надвое. Сидя на полу, старлей закрыл глаза и поднял кверху предплечья.
– Не двигаться, твари. К стене.
Голос был незнакомый. Что-то звякнуло, железяка упала на доски.
– Все к стене, – крикнул мужчина. – На колени. К стене, сволочи…
Один за другим ударили пистолетные выстрелы. На голову старлея посыпалась труха. Лебедев встал на карачки, поднялся на колени, кто-то протянул ему руку. Через пять минут он сидел на табуретке, привалившись плечом к печке, и, поплевывая на платок, вытирал кровь с лица. Шестеро парней и мужиков стояли вдоль кроватей у противоположной стены. Участковый капитан Василий Кабанов обыскивал обитателей притона, еще два милиционера, младший лейтенант и сержант, вооруженные автоматами, держали всю шоблу под прицелом.
Вскоре прибыл десяток милиционеров из городского УВД, наркоманов стали выводить по одному и заталкивать в машины для перевозки задержанных. А потом появился Девяткин. Он подталкивал в спину какого-то молодца закованного в наручники. Лебедеву сделалось лучше, он, скинув разорванный на спине пиджак, вышел на воздух и без посторонней помощи уселся на переднее сидение «Жигулей».
– Ты как? – спросил Девяткин.
– Бывало и лучше.
– К врачу поедем?
– Брось… Только время тратить. На последних соревнованиях по борьбе мне досталось побольше. А сегодня я дешево отделался. Жаль, что костюм испортили. Господи, хоть бы кто угостил валидолом.
– Да, встреча не в нашу пользу, – вздохнул Девяткин. – Но хоть не зря пробежался. Хмыря, которого я привел, разыскивают за убийство сожительницы. Его рожа во всех ориентировках попадается. Правда, нам от этого не легче.
Со склона холма черный джип отлично виден. До цели около километра, с этого расстояния не разглядеть лиц двух мужчин, сидящих у костра. Но ошибка исключена в принципе. Именно эту машину Зубов и Суханов ждали трое суток, но не дождались. Джип сломался в степи, а «нива» сопровождения, очевидно, поехала дальше. Люди дожидаются помощи, и эта помощь должна скоро прибыть. А дальше машину потащат на тросе или отремонтируют на месте. Это как получится.
Зубов передал бинокль Суханову. Тот пару минут оценивал ситуацию, посчитывал варианты. Впереди степь, ровная и гладкая, местами попадаются заросли сухих кустов, но за ними опять открытое пространство, где даже суслик не спрячется. О том, чтобы средь бела дня скрытно подойти к людям, не может быть и речи. Дожидаться ночи – это слишком долго, до заката еще семь часов. Кто знает, что произойдет за это время. Рисковать нельзя, значит, надо действовать прямо сейчас.
– Их только двое, командир, – сказал Суханов, закончив наблюдения. – Хороший расклад. Если они не станут стрелять по «уазику» с большого расстояния, то…
– Ждать нельзя, – согласился Зубов.
Он отполз в сторону и поднялся на ноги. Внизу с этой стороны холма стоял «уазик», Таймураз сидел на земле, приложив к уху транзисторный приемник. На спальном мешке лежала Панова, она прикрыла голову от солнца куском марли и, кажется, спала. Суханов молча забрался на заднее сидение, хлопнул дверцей. Положив карабин на колени, вставил обойму на десять патронов в направляющие и передернул затвор. Тайм выключил приемник, поднялся на ноги и вопросительно посмотрел на Зубова.
– Мы вдвоем поедем, – сказал тот. – Ты оставайся здесь с Леной.
– А если…
Тайм замолчал и поскреб затылок, прикидывая, что делать ему, если случится худшее. Зубов наклонился над Пановой, приподнял марлевую тряпку. Шея и щеки Лены: на коже выступила багровая россыпь аллергической сыпи. Наверное, это от плохой воды, которая и здорового человека вгонит в гроб. Зубов отстегнул от пояса фляжку и бросил ее на землю. Вытащил из кармана кошелек и, отсчитал шесть сотен зелеными, подумал и добавил еще две сотни.
– Тут полный расчет, – сказал он. – Даже больше. Экономь воду. Потому что в этой фляжке все, что у нас осталось. Перед тем, как пить, прокипяти.
Тайм завернул деньги в тряпочку и спрятал в карман.
– Если вы не вернетесь, я один не смогу о ней позаботиться, – он показал пальцем не Панову. – Я и сам тут загнусь.
– Не скули, – ответил Зубов. – Мы вернемся. Кстати, ты в бога веришь?
– Не верю, – покачал головой Тайм.
– Все равно помолись. Только не за помин моей душе.
Он сел в кабину, хлопнул дверцей и повернул ключ в замке зажигания. «Уазик» тронулся с места рывком, над капотом поплыло облачко пара. Перегревшийся движок еще не успел остыть, в радиаторе воды всего ничего, к тому же самодельный ремень вентилятора снова готов разорваться.
Уже третьи сутки Юрий Родимин и парень из охраны босса по имени Коля Шаров, среди своих известный как Шара, скучали возле черного джипа, ожидая, когда из Бухары привезут автомеханика, и он, если очень постарается, поставит тачку на ход. Шара привычный к долгим разъездам, переносил все трудности на ура, всегда находил себе какое-то занятие. Следил, чтобы на ночь оставался запас хвороста для костра. Днем варил кофе, разогревал в котелке еду. И наблюдал в бинокль за окрестностями. В свободную минуту, лежал на спальнике в тени автомобиля, переворачивая страницы какого-то женского романа.
А Родя переживал приступы болезненной хандры. Баночное пиво выпито, Шара проиграл в карты все до последнего гроша, книг Родя не читал, потому что берег зрение. И с Шарой, по жизни тупым и жадным, разговаривал мало. Оставалось валяться в палатке, спасаясь от солнца и пыли, и ковыряться с любительской видеокамерой. Чудо японской техники сломалось, не проработав и недели. Когда Родя вставлял кассету, камера перематывала ее туда и обратно, а потом выплевывала. Ругаясь последними словами, Родя листал инструкцию с картинками, снова вставлял кассету, но все без толку.