Крестник Арамиса
Шрифт:
— Сейчас не время рыдать, — тронула его за плечо Арманда. — Вам надо мстить, мой друг, вот о чем теперь подумайте.
— Мстить?.. Но кому?
— Этой девушке, которая вас так подло обманула… Двору, что изощряется в искусстве лгать и предавать… Королю, наконец, который обрадовался, что нашел в этом доме ее вместо той, которую думал там найти! — воскликнула Арманда.
— Мадам, — возразил барон сурово, — разве вы не знаете, что не мстят ни королю, ни женщине?
— Но эта женщина нарушила клятву, растоптала ваши чувства… А король использовал в своих интересах оскорбление, нанесенное ею вам.
— Женщина — хозяйка своего сердца, так же как король — хозяин своих подданных.
— Но она отняла ваше сердце и разбила его… И как можно не желать ответить ударом на удар, оскорблением на оскорбление!.. Не постараться достичь хотя бы такого счастья взамен того, которое украдено!
— Она поймет свою ошибку и уже тем будет наказана.
— Тогда что же вы собираетесь делать?
— Ах, да не знаю я! — воскликнул молодой человек и пробурчал себе под нос: — Кажется, собираются воевать. Отправлюсь туда и брошусь в самую гущу боя. Черт возьми! Найдутся несколько хороших молодцов, англичан или немцев, которые положат конец моим мучениям, раскроив мне череп или вспоров брюхо!
Арманда схватила его за руку.
— И это называется месть!
— Во мне живет более сильное чувство, чем месть, — покачал головой барон, — это любовь…
— Неужели вы все еще любите эту женщину?..
Барон опустил глаза и ничего не отвечал. Арманда металась, как тигрица в клетке.
— И вы способны ее простить? — спросила она ядовито.
— Мадам, согласно божественному закону, прощение — суровый долг. Помните детскую молитву, чудесную молитву, более гуманную, чем молитвы взрослых, содержащую такие слова, адресованные Отцу Нашему на Небесах: Господи, прости обиды наши, как мы прощали тех, кто нас обидел.
— Разрази меня гром, вы достойнейший христианин!
— Я думаю и поступаю так, как меня учили.
Молодая женщина взвилась от ярости.
— Так вы, может быть, не отказались бы еще жениться на ней? — воскликнула она в исступлении.
— А почему бы и нет? — ответил Элион. — Мир велик… Есть и другие земли, кроме Франции… Скажи она только слово — я отправился бы за ней на край света, порвав связь между прошлым, настоящим и будущим…
— Черт возьми! Такая философия не для меня. Могу только восхищаться вашим милосердием, состоящим из нежности и поцелуев… Но чтобы осуществить этот прекрасный замысел, надо, по крайней мере, дождаться, чтобы госпожа де Нанжи стала вдовой…
— Вдовой?
Арманда посмотрела на массивные часы из ляпис-лазури с циферблатом, обрамленным тонкой полосой из камня, — часы висели у нее на поясе на серебряной цепочке.
— Конечно, — прошипела она. — Сейчас половина двенадцатого, а к полудню ваша бывшая подруга обвенчается со счастливым победителем в часовне дворца.
— Венчается! — прошептал Элион побледневшими губами.
— Так хочет король. Вы же сами только что сказали, что он верховный господин над судьбами своих подданных!
— Венчается с этим человеком!..
— Вы как будто собираетесь его прикончить? — продолжала язвить Арманда, как вдруг крестник Арамиса ударом кулака разбил стекло дверцы. Из пальцев брызнула кровь.
— Стой! — крикнул он кучеру.
Карета остановилась среди густых лесов возвышенности Рокенкур.
— Куда же вы? — закричала Арманда.
— В Версаль! Я должен посмотреть им в глаза, убийцам всех моих радостей!
Женщина крепко обвила его шею руками. Она страстно дышала ему в лицо и умоляла:
— Останьтесь! Я сотру с лица земли всех, кто причинит вам страдания! Я буду тем, чем была для вас эта женщина. Останьтесь!.. Я люблю вас!
Он не слушал ее. Он ее не слышал. Открыв дверцу, юноша выпрыгнул из экипажа, вдохнул полной грудью и ринулся, как дикий зверь, в чащу леса.
Барон был хороший охотник и в несколько мгновений смог сориентироваться в лесу. С легкостью он определил, в какой стороне находится Версаль. Опустив голову и раздвигая локтями ветви, похожий на преследуемого хищника, он пробирался сквозь заросли кустарника. Ветви стегали его по лицу, шипы царапали в кровь руки и щеки — он ничего не чувствовал. Всклокоченный, в изодранной одежде, без шляпы, он шел и шел, натыкаясь на деревья, скользя по прелым листьям и падая. Тяжело дыша, он бормотал какие-то бессвязные слова, смысл которых ускользал от него самого.
Что он задумал? Элион не знал. Вот только шпагу из ножен он вынул и судорожно сжимал кулаки.
Наконец крестник Арамиса вышел из леса и двинулся наперерез, через поля. Ноги утопали в рыхлой земле, к сапогам прилипали комья, и идти становилось все тяжелее. Элион продрог, дождь хлестал ему в лицо, руки и ноги окоченели. Барон останавливался, чтобы перевести дух, вытирал лоб и продолжал свой путь.
В селеньях собаки преследовали его злобным лаем, крестьянки прятались, крестясь и поминая дьявола, мужчины хватались за палки. Стало еще хуже, когда барон добрался до города. Женщины и дети шарахались от него, торговцы закрывали двери лавок, когда он проходил мимо, из окон выглядывали испуганные лица. Думали, уж не вернулись ли дни Фронды, когда парижане угрожали пойти всем миром на королеву-регентшу и маленького короля; и буржуа уже запирали двери, чтобы не снимать с крюка аркебузу или протазан и не противостоять нашествию.
Когда же весь в грязи, с запекшейся кровью на лице и руках, Элион появился у ограды дворца и принялся размахивать шпагой, часовые закричали:
— К оружию!
Тотчас же швейцарцы и гвардейцы сошли со своих постов и заняли позицию, чтобы защитить подходы к королевской резиденции. Господин де Бриссак узнал барона.
— Несчастный! — воскликнул он. — Что с вами случилось?
— Дорогу! — прорычал Элион, пытаясь оттолкнуть старого солдата.
Но тот был крепок, как скала, и выдержал натиск.