Шрифт:
Глава первая. Прямая в никуда
В шаге от пропасти…
– Ужас! Чего ты всё каких-то уродов теперь рисуешь?! Что, не можешь приличное что-нибудь нарисовать?! – Бабушка раздражённо дёрнула плечами, вскользь глянув на лист, который лежал на столе перед Степаном, и с громким стуком поставила рядом тарелку с ароматными оладьями. – На! Завтракай… Вот сгущёнка… Вот мёд… – Банки она переставляла как шахматы. – Совсем уже в школу опаздываешь! Младшие и то уже собрались и ушли…
Стёпа не прислушиваясь к её словам, неотрывно, будто провалившись внутрь, смотрел на лист, заполненный чёрными, искорёженными фигурами. Их было так много, что они практически сливались в одно большое пятно, напоминали бездонный колодец, сложенный из чьих-то тел, пропасть, куда сам мальчик уже летел и знал это, но было поздно что-либо менять. Он уже не мог остановиться…
Степан не рисовал этого… Он всегда ненавидел черноту, ненавидел цвет, которого был лишён с самого рождения. Он родился бесцветным альбиносом, с розовато-серыми глазами, белоснежными волосами и бровями.
Только три года своей жизни он был абсолютно счастлив, но это было так давно, что теперь он вспоминал то время с большим трудом – его тоже нещадно искромсали ножницы реальности, оставив от него разрозненные, но разноцветные и яркие лоскутки. Тогда Стёпа был белокурым ангелом, и все его любили. Он много смеялся, запрокинув голову, и подолгу сидел у мамы на коленях. Прижавшись к её груди, он с упоением слушал, как бьётся её сердце.
Потом один за другим начали рождаться братья и сёстры, тогда же из ангела он превратился в Белую Крысу, которую все всегда и везде старались затравить: на улице, в школе, в транспорте, в магазине. Толкнуть, ударить, надсмеяться…
Каждый прожитый день доставлял невыносимую муку. И только ночью, укрытый ото всех безразличным мраком, Степан мог вздохнуть свободно и плакать-плакать в подушку, никого не боясь и не скрываясь.
Ни одному человеку на свете не было интересно, что творилось у него на душе. Чего ему стоило изо дня в день вдыхать и выдыхать чужой, враждебный воздух.
Не притронувшись к завтраку, Степан скомкал лист и бросил его в корзину с мусором. Он знал, что через двадцать, самое большее – тридцать минут всему придёт конец… Потому что лично ему придёт конец…
Натянув на лоб капюшон серой толстовки, мальчик машинально закинул на плечо теперь уже совершенно ненужный рюкзак, полный учебников и тетрадей, и медленно направился к двери, но вдруг остановился и бросил прощальный взгляд на зеркало. Из его ненавистных розовых глаз по мертвенно-бледным щекам текли чёрные струи.
– Ненавижу… – прошептал Степан, вытирая рукавами глаза.
По манжетам его кофты начали расползаться тощие, чёрные фигуры. Они как будто насмехались над ним, плясали и корчились.
Победа?
Началось это всё с маленькой победы…
Три недели назад Стёпа как обычно, не поднимая головы и не глядя по сторонам, шёл по школьным коридорам к классу. Он даже выработал бесшумную походку, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание окружающих. Скоро должен был начаться урок. Оставалось несколько минут, несколько шагов.
– Смотрите, наша крыса пришла! Вот мы рады-то! – расхохотался одноклассник, записной красавчик и любимец девочек, преграждая Степану вход в класс. – Давай, проваливай отсюда! А то мы щас снова на тебе опыты ставить будем!
Прихорашиваясь, он красивым жестом поправил шелковистую каштановую чёлку, исподтишка посматривая на реакцию, которую производили его слова на свиту, постоянно пасущуюся рядом с ним.
«Ставя опыты», Степану выламывали до боли руки, втыкали в него кнопки, рвали тетради, отбирали подарки, которые скупо выделял ему на праздники родительский комитет, доводили словесно и хохотали всем классом, когда он кричал от боли, от бессилия и ненависти. По логике окружающих, раз он отличался ото всех внешне, значит, не имел права чувствовать.
Стёпа втянул голову, готовый в любую минуту к удару, и затравленно, исподлобья посмотрел на своего главного обидчика, с картинной ухмылкой застывшего в дверном проёме. И в этот момент из глаз Степана полились холодные, злые слёзы. Они медленно стекали по щекам, разветвлялись, заливая лицо, капали на одежду. Мальчик, конфузясь, пытался вытереть их, но слёз становилось всё больше и больше.
Лицо Красавчика перекосилось и побелело. Забыв о своей красоте, он разинул рот и вытаращил глаза, глядя на свою жертву.
– Ты чего это… чего?.. – прошептал он, задыхаясь и неотрывно глядя на Степана. И голос, и всё тело его при этом дрожало, зубы выбивали трусливую дробь.
– Смотрите… смотрите… ужас… ужас… – как эхо шелестела его свита.
– Господи, Стёпа, что это с тобой?! – охнула учительница, поравнявшись в эту минуту с мальчиком. – Где ты уже умудрился так вымазаться?! Иди, приведи себя в порядок… Скоро прозвенит звонок…
Степан ещё не понимал, что произошло, он смотрел и смотрел на искажённые страхом лица своих обидчиков и наслаждался их ужасом, их растерянностью. И ликовал. Впервые он одолел их. Впервые сила оказалась на его стороне. Даже в самом счастливом сне он не дерзал вообразить себе такого торжества!
Когда его одноклассники один за другим просочились в кабинет, Стёпа перевёл взгляд на свои руки и вдруг увидел, что они покрыты скользкой чернотой.
…С того дня больше никто не дразнил и не бил его. Все старались держаться от него подальше, лишь изредка бросая в его сторону косые, испуганные взгляды. Теперь Степана сторожила плотная пустота, занявшая всё пространство вокруг него, и делала его недосягаемым для обидчиков.
«Боятся, значит, уважают! Так им всем и надо!» – не переставал радоваться мальчик. Он чувствовал себя победителем. Жизнь заиграла для него новыми красками.