«Крестный отец» Штирлица
Шрифт:
— В каких взаимоотношениях находился ваш отец с разведчиком Ватанабе — работником генерального японского консульства во Владивостоке?
Ким ни одним движением лицевого мускула не выдал удивления: вот как, в его прошлом покопались. Теперь любое событие в его жизни, любой факт биографии может свидетельствовать против него. Смотря как повернуть и посмотреть. Вспомнился вдруг рассказ Акутагавы, который он когда-то перевел: каждый участник и жертва преступления настолько уверенно и детально описывают обстоятельства убийства, что каждого же можно обвинить.
— Я лично не знаю, был ли мой отец кем-либо завербован — Ватанабе или каким-то другим лицом. Он был крупным коммерсантом и вследствие этого располагал обширными связями во Владивостоке. Ватанабе оказал ему содействие в устройстве меня на учебу в японский колледж. О том, что Ватанабе связан с японской разведкой, я документально удостоверился лишь на работе в органах
— Кто такой Сугиура Рюкичи?
— Знакомый моего отца по коммерческим делам. Поскольку не японцев в колледж не принимали, с согласия отца он усыновил меня, когда я приехал в Токио, и помог поступить в колледж. Я принял фамилию Сугиура.
— Вы встречались с ним после того, как уехали из Японии?
— Да, мельком в 1920 или 1921 году во Владивостоке, когда он посещал отца вместе с Танака Косаку, студентом коммерческого института, учившимся за счет Сугиура. Танака ныне коммерческий атташе японского посольства в Москве.
— Когда вы подтверждали свое японское подданство?
— В 1919 году, намереваясь избежать службы в колчаковской армии.
— Когда официально оформили советское гражданство?
— В 1935 году. Подал заявление во ВЦИК. Но советское удостоверение личности я имел до поступления на работу в органы ОГПУ — НКВД {149} . [26]
Компрометирующих материалов на Кима еще нет, но они усиленно ищутся. 10 апреля одна из его агенток — Валентина Гирбусова, привлекавшаяся к «освещению японского корреспондента Маруяма», признается: Ким «иногда в отношении меня допускал вольности, переходящие за служебные рамки (поцелуи)», а в июне 1936 года пригласил провести с ним отпуск в доме отдыха НКВД. Согласилась, но была там один день, поскольку опять «допустил вольности» — позвал на коньяк вечером на балконе {150} . Нашлось и еще кое-что. Однако ход этим материалам и показаниям Кима дали не сразу.
26
Касательно советского гражданства Кима: подразумевается получение внутреннего общегражданского паспорта (единая паспортная система была введена в СССР в декабре 1932 года).
Нежданно-негаданно арестованный понадобился чекистам по своей специальности.
20 апреля 1937 года нарком внутренних дел Ежов отправил наркому обороны Ворошилову спецсообщение с пометкой «Лично». На архивном оригинале документа есть резолюция Ворошилова от 21 апреля: «Доложено. Решения приняты, проследить. К. В.». «Доложено» — несомненно, товарищу Сталину.
«3-м отделом ГУГБ сфотографирован документ на японском языке, идущий транзитом из Польши в Японию диппочтой и исходящий от японского военного атташе в Польше — Савада Сигеру, в адрес лично начальника Главного управления Генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо», — сообщал Николай Ежов. Еще на исходе 1920-х годов чекисты наладили перлюстрацию японской дипломатической переписки, доставлявшейся из Москвы во Владивосток и обратно по железной дороге в специальных вализах без сопровождения. В одном из вагонов почтового поезда была оборудована спецлаборатория: вализы вскрывали, документы фотографировали и пакеты вновь запечатывали соответственно изначальному виду{151}. Однако очередная перлюстрация в апреле 1937 года удалась лишь наполовину.
Качество фотокопии письма, адресованного начальнику Главного управления Генштаба Японии, оказалось настолько плохим, что сотрудники ГУГБ не смогли сделать перевод. Тогда новый замначальника 3-го отдела ГУГБ Александр Минаев (под началом Миронова он работал в Экономическом отделе) отправил начальника 7-го отделения 3-го отдела Михаила Соколова в Лефортовскую тюрьму с поручением показать текст Роману Киму. Роман Николаевич опознал почерк помощника военного атташе Японии в Польше Арао — прежде ему приходилось читать написанные им документы. Ким сумел расшифровать текст: «Об установлении связи с видным советским деятелем. 12 апреля 1937 года. Военный атташе в Польше Савада Сигеру. По вопросу, указанному в заголовке, удалось установить связь с тайным посланцем маршала Красной армии Тухачевского. Суть беседы заключалась в том, чтобы обсудить (2 иероглифа и один знак непонятны) относительно известного Вам тайного посланца от Красной армии № 304».
Четверть века спустя Соколов рассказал комиссии
27
В следственном деле Кима упоминается, что с 1928 года он привлекался как переводчик «в связи с систематической перлюстрацией японской дипломатической почты» (д. Р-23731, том 1, л. 29).
Роман Николаевич умолчал лишь о факте, на который опирался, заявляя о провокации. Именно он в 1932 году переводил шифрограмму японского атташе, предупреждавшего Генштаб о вероятной перлюстрации секретной дипломатической почты [28] .
Предупреждения подследственного контрразведчика наверху проигнорировали. Японский документ прекрасно ложился в канву дела, которое «ежовцы» с одобрения Сталина готовили на маршала Михаила Тухачевского, первого заместителя наркома обороны СССР. Ведь японцы еще в 1934 году задумали «наметить наиболее влиятельную группу политических врагов [Сталина] и установить с ней контакт». 10 мая 1937 года Тухачевского назначили командующим войсками Приволжского военного округа — по негласной традиции высокопоставленного подозреваемого сначала понижали в должности. 22 мая маршала арестовали. Вслед за ним взяли пятерых высших военачальников — командармов и комкоров (два комкора уже были под следствием). Всех обвинили в подготовке военного переворота, шпионаже и ослаблении военной мощи СССР в пользу Германии. Все признали себя виновными. На одном из допросов Тухачевский сознался, что получил от Троцкого установку «снабжать данными» не только германский Генеральный штаб, но и «работающий с ним рука об руку» японский Генштаб {153} .
28
Подборка переводов дешифрованной японской переписки, составленная в июне 1932 года зампредом ОГПУ Балицким для Политбюро ЦК ВКП(б), помимо этого сообщения включает указание Генштаба Японии о «размещении в важнейших пунктах (например, в районе Свердловска и Самары) секретных агентов». Эту информацию Роман Ким использовал при составлении докладной записки Менжинскому в июле 1932 года.
9 июня прокурор СССР Вышинский подписал обвинительное заключение: «В апреле — мае 1937 года органами НКВД был раскрыт и ликвидирован военно-троцкистский заговор, направленный на свержение советского правительства в целях восстановления в СССР власти помещиков и капиталистов и отрыва от СССР части территории в пользу Германии и Японии…» Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР 11 июня объявило приговор участникам «заговора маршала» — расстрел.
Чекистов, обнаруживших письмо Сигеру, наградили знаками «Почетный работник ВЧК — ПТУ». А Романа Кима после выполненного поручения разоблачили как японского шпиона. Принадлежавшие ему знак «Почетный работник ВЧК — ГПУ» и орден Красной Звезды были сданы в финансовый отдел ГУГБ и оценены в квитанции о приеме по весу: 51 грамм серебра — 6 рублей 63 копейки{154}.
Киму обещали: если он расшифрует японский документ, то это благоприятно отразится на его судьбе. 19 апреля Верховин написал рапорт на имя заместителя начальника 3-го отдела ГУГБ Давыдова: «При попытке выяснения того, как был оформлен арест Ким Р.Н., я установил, что он посажен на основании ордера, полученного в изъятие от всех существующих на сей счет правил и положений… Прошу указания, каким образом следует сейчас оформить арест»{155}.