Крестный отец
Шрифт:
Конечно, это делалось не из христианского милосердия. Даже лучшие друзья Вито Корлеоне отнюдь не считали его святым, спустившимся на нашу грешную землю. В его заботливости и щедрости был точный расчет. Человек, угодивший в тюрьму, знал, что, пока он держит язык за зубами, о его жене и детях позаботятся. Он понимал, что не заинтересован давать полиции хоть какую-нибудь информацию, если хочет, чтобы его приняли обратно в дружеские объятия. Что, едва он выйдет на свободу, для него накроют стол с самой лучшей едой, домашними вином, свежим хлебом и сластями, а быть может, сам советник Дженко Аббандандо или даже великий дон заглянут на праздничный огонек, подсядут к столу и поднимут бокал за стойкость и верность, одарив напоследок своего рядового чеком на кругленькую сумму. А значит, неделю-другую
Именно тогда Вито Корлеоне додумался до выводов, что он управляет собственной империей куда лучше, чем его враги — большим миром, то и дело препятствующим спокойной и привольной жизни Семьи. Об этом свидетельствовало огромное количество бедноты, чьи пути приводили за поддержкой ко всемогущему дону. Никто, кроме него, не брался помочь им в самых ничтожных и все же необходимых заботах. Одним надо было помочь с жильем, другим — пристроить на работу сына или вызволить из тюрьмы, третьи сидели без пособия, их спасла бы мелкая денежная ссуда. Иногда достаточно оказывалось усовестить домовладельца, чтобы не требовал с ножом у горла немедленной квартплаты у безработного жильца. Дон Корлеоне помогал всем, кто к нему обращался. И не снисходительно помогал, а делал это охотно, смягчая добрым словом горечь от необходимости просить о подачке. В результате, когда приближались выборы в городской совет или конгресс, все итальянцы округи прислушивались только к мнению своего благодетеля и отдавали голоса лишь за ту кандидатуру, которую рекомендовал им Крестный отец.
Дон Вито Корлеоне превращался в политическую силу, с которой вынуждены были считаться и партийные лидеры, и дальновидные политики в правительстве. Умея видеть перспективу, дон Вито щедро поддерживал талантливых детей из нищих итальянских семей, которые за его счет обучались в колледжах и университетах, становясь потом адвокатами, помощниками прокуроров и прокурорами, даже судьями, — он особенно поддерживал и поощрял тех, кто избирал юридическое поприще. Планируя будущее своей маленькой империи, Вито Корлеоне действовал с прозорливостью национального вождя.
Отмена «сухого закона» больно ударила по всем бутлегерам, хотя и здесь дон успел кое-что предугадать и опередить события. Возвращаться в границы торговли оливковым маслом было бы смешно. Вито наметил другой вариант: выход на игорный бизнес. В 1933 году он направил своего человека в Манхэттен к Сальвадору Маранцалле. Маранцалла контролировал все, что связано с азартными играми, — от шулерских притонов в доках до крупных и богатых игорных домов, где играли по крупному, от мелкого ростовщичества, неизменно сопутствующего картам и костям, до тотализатора и рэкета. Вито Корлеоне предлагал Маранцалле взаимовыгодное сотрудничество: организованность и внешние связи с правительственными и полицейскими чинами с одной стороны и возможность расширения сфер влияния — с другой.
Маранцалла был крупной величиной в преступном мире Нью-Йорка. Он с негодованием отверг любезное предложение этого выскочки Корлеоне. Ведь в числе приятелей Маранцаллы значился сам Аль Капоне. А организация имелась и у него, надежней, чем у Корлеоне. И денег, и людей у Маранцаллы более, чем достаточно, чтобы утереть нос кому угодно. Зачем ему связываться с каким-то околопарламентским болтуном, который и не похож на настоящего мафиозо?
Отказ Маранцаллы стал поводом для начала большой и кровопролитной войны тридцать третьего года, перекроившей границы и структуру преступного мира, так же, как первая мировая война завершила передел границ между государствами.
Расстановка сил поначалу была не в пользу Корлеоне. У Сальвадора Маранцаллы имелась достаточно мощная гангстерская организация с хорошей поддержкой извне. Он дружил с самим Алем Капоне и в случае чего мог обратиться за помощью к громилам из Чикаго. Добрые отношения связывали Маранцаллу и с семейством Таталья, промышлявшим торговлей живым товаром, то есть проституцией, и уже делавшим первые робкие попытки прибрать к рукам наркотики. Из большого мира Маранцалла в основном поддерживал контакты с теми политическими деятелями, которые не брезговали пользоваться услугами бандитских группировок для запугивания еврейских лидеров в текстильной промышленности и итальянских анархистских объединений и строительстве, когда те излишне высовывались или подавали голос.
Против этой махины дон Вито Корлеоне мог выставить только два не слишком больших, хотя вышколенных и великолепно организованных отряда. Тессио и Клеменца оказались хорошими капитанами, их ребята чувствовали себя частью единого целого. Маранцалла и представить себе не мог, какие силы противостоят его могуществу. Все явно недооценили рядовую гвардию Корлеоне, к тому же ошибочно считали, будто Клеменца и Тессио совершенно самостоятельны и не связаны друг с другом. Недостаточная осведомленность противника в данном случае больше сработала на Корлеоне, чем даже его обширные связи в верхах, ведь Маранцаллу все равно этим было не удивить.
И все-таки шансы на победу были неравными, пока Вито Корлеоне не уравнял их одним мастерским, тщательно обдуманным ходом.
Маранцалла обратился к Алю Капоне с просьбой предоставить ему двух специалистов-снайперов, решив разом избавиться от надоедливого выскочки Корлеоне. Но сеть информационной службы Вито уже настолько была отлажена, что не успели убийцы сесть в поезд Чикаго — Нью-Йорк, как весть об этом дошла до дона Корлеоне. Поезд прибывал вечером, и дон направил встречать его не кого иного, а Люку Брази, предоставив на его усмотрение выбор методов воздействия. Такая свобода всколыхнула звериную фантазию страшного Люки. Со своими тремя подручными он подкараулил чикагских посланцев прямо на вокзале. Носильщик, к пленный заранее, у выхода из вагона подхватил чемоданы приезжих и сопроводил их к машине, где за рулем сидел свой человек. Не успели захлопнуться дверцы, как Люка Брази с подручными втиснулись в ту же машину и без лишних слов, предъявив пистолеты в качестве визитных карточек, уложили чикагских снайперов на пол, к себе под ноги. Из такого положения проявлять искусство меткой стрельбы представлялось затруднительным.
Автомобиль покатил прямо к пустым складам на задворках портовых домов. Один из складов Люка присмотрел заранее. Людей Капоне, связанных по рукам и ногам, сложили на пол, а рты им заткнули махровыми полотенцами вместо кляпов.
Затем Люка Брази вооружился специально припасенным топором, заботливо поставленным у стены, и стал не спеша разрубать одного из пленников на куски, методично, как мясник, разделывающий тушу. Сначала он отрубил ступни, потом ноги до колена, потом — по линии бедра, там, где ноги переходят в туловище. Несмотря на свою огромную физическую силу, Брази так намахался топором, что устал. К этому времени его жертва, естественно, давно отдала богу душу, а на полу склада осталось от несчастного тела какое-то невообразимое кровавое месиво.
Покончив с первым гостем из Чикаго, Брази перешел ко второму, но тут выяснилось, что больше усилий с его стороны не потребуется: от ужаса тот совершил невозможное, проглотив кляп из полотенца, отчего и задохнулся. Когда найденный полицией труп вскрыли с целью установления причины смерти, полотенце оказалось в пищеводе покойника, чем ввергло в смятение видавших виды патологоанатомов.
Спустя несколько дней Аль Капоне получил от Вито Корлеоне дипломатическое послание. Там говорилось: «Теперь для вас не секрет, как я обращаюсь с врагами. Но чего ради вам, неаполитанцу, оказываться меж двух огней, когда ссорятся сицилийцы? Я предпочел бы считать вас своим другом, и если вам по душе мое предложение, считайте, что я ваш должник и в любую минуту готов доказать свою дружбу делом. Уверен, вы можете оценить, что выгоднее иметь в друзьях того, кто сам улаживает свои дела, не обращаясь за посторонней помощью, и всегда готов сам выступить в вашу поддержку. Если же вы не сочтете, что момент для дружеских чувств подходящий, я не буду в обиде. Только хотелось бы предупредить: климат в нашем городе сырой, для неаполитанцев нездоровый, так что приезжать к нам, особенно сейчас, я вам искренне не советую».