Крестный отец
Шрифт:
Дон Корлеоне опять заговорил:
— Друзья мои, не из гордости и не по злой воле не пошел я навстречу пожеланиям Солоццо. Вы хорошо знаете меня. Когда и кому отказал я в помощи? Не в моем характере это, но тут пришлось сказать «нет». Почему? Да потому, что я считаю наркобизнес предприятием гибельным. Наркотики опасны и для тех, кто их употребляет, и для тех, кто делает на них деньги. Недаром в стране так ополчились против них. Одно дело — азартные игры, даже публичные дома. Кроме денег, человек на этом ничего не теряет, а свои потребности может удовлетворить. Но наркотики — совсем другое. Это смертельный яд для человечества. И хоть мне и лестно, что вы уверены в моем могуществе, боюсь, что никакое мое влияние в данном случае не поможет. Те самые высокие чиновники и судьи, которые сегодня относятся ко мне с уважением, завтра в негодовании перестанут подавать мне руку, если я начну покровительствовать наркобизнесу. Они побоятся испачкаться в грязи, в которой оказывается всякий, кто прикасается
Когда дон Корлеоне кончил, по залу прокатился шепоток. Все обменивались впечатлениями, ведь Вито Корлеоне уступил в самом важном, с их точки зрения, пункте: обещал свою поддержку организованной торговле наркотиками. То есть, он согласился на то, что Солоццо предлагал с самого начала — при условии, если совет, собравшийся со всей страны, сочтет это необходимым. Предполагалось, что в самих операциях Семья Корлеоне участвовать не станет и деньги вкладывать тоже не будет, но обеспечит легальную защиту нелегальных действий. Со стороны дона был сделан широкий жест.
Вслух высказался дон из Лос-Анджелеса Фрэнк Фальконе:
— Что же делать, если наших людей все равно не удержать от наркобизнеса? Они начинают рисковать в одиночку и еще хуже залетают на этом. Слишком большой барыш сулит это дело, чтобы можно было устоять перед соблазном. Так что, если мы все дружно откажемся от него, выйдет только хуже. Мы-то хоть сумеем наладить систему и принять меры предосторожности. Если уж говорить всерьез, ничего такого страшного мы совершать не собираемся. Мы же не навязываем товар тому, кому он не нужен. А кому нужен, все равно отыщет, где взять. Поэтому, чтобы прекратить инициативу снизу, идущую от наших работников, нужно взять дело в свои руки, обеспечить его надежность. Нельзя работать без организации, мы же не анархисты.
Даже дон из Детройта, безусловный сторонник Вито Корлеоне, высказался в защиту наркобизнеса.
— Я не верю, что наркотики столь уж перспективны, — сказал он, — и вообще противник их распространения. Я даже специально доплачивал своим людям, чтобы они не лезли на операции с наркотиками. Но ничего не получается. Регулярно кто-нибудь рискует, потому что не может отказаться. Представьте себе, что вам предлагают вложить три-четыре тысячи в какой-то там порошок и заработать на его продаже тысяч пятьдесят. Кто способен не понять такую арифметику? А раз они включаются в собственный доходный промысел, работа, за которую плачу им я, отходит на второй план. Наркотики дают много больше, спрос на них все увеличивается, и это — как снежный ком, покатившийся с горы. Мы не остановим начавшийся процесс, если не сможем поставить дело. Например, я не хочу, чтобы наркотики попадали в школы, чтобы к ним привыкали с детства. Это позор, и у себя я не допущу подобного безобразия. Думаю, что в основном мы займемся сбытом наркотиков в цветных районах. Там самые лучшие покупатели, с ними меньше проблем, да и заботиться о них нужно куда меньше, эти черные что с порошком, что без него все равно полуживотные. Достаточно посмотреть, как они живут. Так жить — самому себя не уважать. Словом, надо решать что-то. Больше пускать наркотики на самотек просто немыслимо. Если наши ребята и в будущем станут заниматься самодеятельностью, всем нам только хуже будет.
Слова Джозефа Залуччи попали на благодатную почву. Все одобрительно заговорили разом. Он высказал общую позицию. Раз наркобизнес все равно невозможно остановить, невозможно удержать людей от участия в сбыте. Конечно, никому наркотики не нравятся, штука скверная. Но еще хуже отдавать их в чужие руки. Что же касается детей, то нельзя, конечно, допускать, чтобы их приучали к подобной гадости. Да и откуда детям взять деньги, товар-то дорогой. Замечание же о неграх вообще прозвучало вхолостую. Стоит ли делать ставку на цветных, много ли с них толку? Негров никто особенно не принимал в расчет.
Все доны высказались один за другим. И все соглашались, что выхода нет, кроме как заняться наркотиками всерьез, поставить дело на широкую ногу. Иначе все равно найдутся люди, которые не упустят свой шанс. Такова уж человеческая порода. Была бы наживка, а рыбка сама приплывет.
Наконец достигли согласия: распространение наркотиков больше не считалось чем-то неприемлемым. Дон Корлеоне брал на себя функции прикрытия перед властями в восточных штатах, по мере возможности, конечно. Организацией этой новой деятельности в крупных масштабах предполагали заняться семейства Барзини и Таталья, само собой вытекало, что им дается и львиная доля прибыли, хотя не вся.
Покончив с принципиальным вопросом, совет перешел к другим, помельче, но достаточно актуальным. Определили, что Лас-Вегас и Майами остаются свободными городами, где никому не возбраняется орудовать, но вести себя в рамках допустимого, не прибегать к грабежам и насилиям. Тех же, кто не знает меры, просто изгонять из этих благодатных мест. Все сошлись во мнении, что за подобными курортными территориями с казино и веселыми домами — будущее подпольного бизнеса.
Решили также, что, когда возникнет необходимость убрать кого-то, что может вызвать излишнюю шумиху в прессе и вообще негативную общественную реакцию, следует обсудить это со всеми членами Большого совета. Желательно и предостерегать рядовых членов семейств от кровавых расправ, не допускать случаев личной мести.
Условились, что Семьи будут оказывать друг другу помощь, когда понадобится, как людьми, так и техническими средствами, если, например, нужны специалисты-снайперы или возникла необходимость подкупить присяжных в чужом штате.
Разговор грозил затянуться, но дон Барзини вовремя предложил поставить точку.
— Похоже, мы обо всем сумели столковаться, — сказал он. — Мир заключен, и посему позвольте мне выразить свое безмерное уважение дону Корлеоне. Честь и слава ему. Теперь, когда общий язык найден, по отдельным вопросам мы всегда сможем сговориться, не так ли? Лично я уверен, что успеха сможем достичь только на мирном пути. Я рад, что все кончилось благополучно.
Только Филипп Таталья не чувствовал себя полностью обнадеженным: убийство сына Корлеоне делало его позиции наиболее уязвимыми. Теперь он впервые заговорил:
— Меня тоже устраивает мир и все, о чем здесь решалось. Но мне хотелось бы услышать от дона Корлеоне лично, что он не намерен искать отмщения. Где гарантии этого? Не получится ли так, что, укрепив свои позиции, дон Корлеоне позабудет о наших дружеских клятвах. Можем ли мы сейчас быть уверены, что через три-четыре года ему не покажется обидным сегодняшний договор и он не попытается свести личные счеты? Ведь сейчас он соглашается против воли. Не придется ли нам теперь всегда опасаться, что у кого-то лежит камень за пазухой? Можем ли мы разойтись с миром, не остерегаясь друг друга? За себя я готов поручиться. А сделает ли это перед всеми дон Вито Корлеоне?
И тогда дон Корлеоне ответил словами, которые всем надолго запомнились, подтвердив свою славу дальновидного политика.
Он встал при этом, и хотя болезнь оставила свой отпечаток, хотя явно видно было, что он не молод и утомлен заботами, никто не усомнился в его силе и могуществе.
— Что мы будем за люди, — сказал он, — если не внемлем разуму? Чем мы тогда отличаемся от диких зверей? А если у нас есть разум, значит мы способны договориться друг с другом. Как можно предположить, что я могу заново развязать войну, которая всем нам обошлась так дорого? Мой сын мертв, это горе, которого не изменить, и мне суждено жить с этим горем до конца своих дней. Имею ли я право из-за этого причинять горе другим людям? Должны ли неповинные страдать вместе со мной? Нет, клянусь честью, я не стану искать возмездия, никогда не попытаюсь выяснить, кто виновен в несчастье. Я уйду отсюда с легкой душой и чистой совестью. Позвольте мне напомнить вам, что главное — интересы дела. Здесь собрались люди, которые не любят считать себя болванчиками в чужой игре, марионетками, которых дергают за ниточки те, кто сверху. Нам повезло в этой стране: мы нашли себе бизнес, а наши дети смогут жить лучше нас. У некоторых уже сейчас сыновья выучились на юристов, ученых, музыкантов. Может быть, наши внуки станут крупными политическими деятелями. Во всяком случае, никто из сидящих здесь не хотел бы, наверно, чтобы дети пошли по его стопам, слишком трудное и опасное у нас ремесло. Пусть живут спокойно, как все обычные люди, мы добыли для них эту возможность, вложив в дело всю свою душу и все свое мужество. У меня уже есть внуки, и я надеюсь, что их дети спокойно могут стать губернаторами или, может быть, даже президентами, ведь в Америке нет ничего невозможного. Надо только идти в ногу со временем, а эпоха кровной резни и поножовщины должна остаться в далеком прошлом. Нам надо научиться пользоваться приемами обычных деловых людей всего мира — умом, гибкостью, точным расчетом, ведь бизнес сегодня гораздо выгоднее, чем война. Ну, а если даже власти опять захотят распоряжаться нашими жизнями, навязав стране кровавую бойню, мы-то с вами не станем слушать этих безумцев. У них на этот счет могут быть свои выгоды, а у нас — свои интересы, и лежат они в другой плоскости. Никто не в силах заставить нас, потому что свой мир мы создали для себя сами и сами установили в нем законы. Так что нам лучше держаться вместе, объединившись против всех, кто захочет вмешиваться в наши дела со стороны. Это наше дело, — сказал дон Корлеоне, — Sonna cosa nostra. А если каждый из нас останется сам по себе, они найдут способ вдеть кольцо нам в ноздри и повести своим путем, как водят бычков. С миллионами наших соотечественников, неаполитанцев и других итальянцев так и произошло. Но я не хотел бы такой судьбы себе и своим близким. Поэтому я добровольно предаю забвению месть за своего убитого сына — для пользы нашего общего дела. Я клянусь, что до тех пор, пока несу ответственность за дела своей Семьи, никто из моих людей не причинит вреда никому из здесь собравшихся, если, конечно, нас не вынудят к действиям новыми провокациями или еще чем-нибудь чрезвычайно серьезным.