«Крестоносцы» войны
Шрифт:
Бинг опустился на стул. Если бы вздремнуть немного! Ведь ему понадобится немало сил, чтобы добраться до дивизии, и еще неизвестно, каким образом он выйдет из города. Ну а добравшись до своих, как он объяснит, почему из всего отряда Диллона уцелел только он, он один? И что сказать Иетсу и Трою? И как после всего, что случилось с ним, можно жить?
Бинг взял свой карабин и вышел из комнаты, даже не оглянувшись на Фриду.
На улицах не было ни души, если не считать немецких патрульных, шаги которых четко раздавались в предрассветной
Выбравшись из Нейштадта, Бинг почувствовал себя более или менее в безопасности. Он старался держаться ближе к изгородям и кустарнику, а когда ему приходилось идти по открытому месту, низко пригибался или полз по земле. Реку он перешел вброд, взяв севернее моста, на котором немцы, как ему думалось, наверняка выставили часовых. На том берегу начался лес, и он углубился в него, следя за тем, чтобы солнце все время было за спиной. Его пугал малейший шорох и даже хруст сухих веток под ногами. Он не давал себе ни минуты отдыха и все время был на стороже, и даже чувство голода было приятно ему, ибо оно отгоняло мысли о совершенном им предательстве.
К полудню Бинг вышел из лесу. У его ног расстилались широкие поля, засеянные пшеницей, которая только начинала давать ростки, а за полями вилась узкая дорога, и по ней двигалось несколько танков. Бинг бросился бегом прямо через поле, отчаянно размахивая руками, крича что-то. Головная машина остановилась. Он подбежал к ней и навалился на нее плечом, чувствуя, как у него подкашиваются ноги. Из башенного люка показалось запыленное, красивое молодое лицо, и свежий юношеский голос крикнул:
— Господи помилуй! Сержант! Откуда вы взялись?
Бинг затрясся всем телом, плача без слез. Крейслейтер Моргенштерн чинил расправу в городской ратуше, где в течение суток подвизался бургомистр, назначенный Троем. Моргенштерн вернулся в Нейштадт во главе местного гарнизона, остатков фольксштурма и разбитого пехотного батальона, который был отрезан от своей дивизии, не знал, куда ему пристать, и согласился повернуть обратно и дать бой противнику, не способному на серьезное сопротивление. Моргенштерн не тешил себя никакими иллюзиями. Вряд ли ему суждено остаться в Нейштадте надолго, но пока он здесь, надо этим воспользоваться и сделать все, что можно.
— Американцы в тюрьме?
Начальник гарнизона, молодой лейтенантик, почему-то весь грязный — гораздо грязнее, чем полагается быть после такого короткого сражения, бодро ответил:
— Под замком. Десять человек. Шестеро тяжело ранены. Все пьяные в стельку. Свиньи!
— Трупы не убирать, пусть так и валяются, — сказал Моргенштерн.
— Какой убедительный пример! — воскликнул лейтенантик.
— Теперь приведите ко мне этого чернорясого попа. Двое солдат втолкнули в кабинет отца Шлемма. Патер не спал всю ночь после того, как белые флаги исчезли с домов. Он сидел на жестком стуле у себя в комнате и предавался размышлениям. Солдаты, явившиеся за ним, не застали его врасплох.
— Как вы думаете, лейтенант? — спросил Моргенштерн. — Люди с таким жирным загривком дольше корчатся на виселице?
— Да, безусловно, — подтвердил тот.
— Предатель! — крикнул Моргенштерн. — Вам, конечно, известно, как мы поступаем с предателями!
Отец Шлемм сказал:
— Вы ушли, вывели за собой гарнизон. Если это предательство — спасать немецкий город от разрушения, спасать жен и детей тех, кто ушел вместе с вами… в том числе и вашу жену, герр крейслейтер, если это предательство — спасать ни в чем не повинных людей от смерти, которой им грозили американские пушки, тогда…
— Вы, наверно, считаете нас совсем дураками! — загремел Моргенштерн. — Думаете, нам неизвестно, что здесь делалось последние сутки — как вы совещались с американцами, какие козни тут замышляли?
— Почему же вы не спросите своих осведомителей, как это все было? — негромко проговорил патер. — Спросите их. Спросите Бундезена. Он скажет вам, что я рекомендовал его в бургомистры.
— Приведите Циппмана! — распорядился Моргенштерн.
Циппмана ввели. Он был весь избит — лицо распухшее, в крови.
— Ну-с, герр бургомистр! — издевательским тоном сказал Моргенштерн.
— Меня… меня заставили, — запинаясь, пробормотал аптекарь.
— Я же вам говорил! — воскликнул патер Шлемм. — Американцы спросили, не нацист ли Бундезен, и назначили вместо него Циппмана.
— Повесить! — сказал Моргенштерн.
— Которого? — спросил лейтенантик.
Моргенштерн старался продлить эти сладостные минуты. Его взгляд переходил с патера Шлемма на Циппмана и обратно и наконец окончательно остановился на жалкой дрожащей фигуре того, кто еще совсем недавно был бургомистром города Нейштадта — ставленником американцев.
— Вот этого!
Известия о зверской расправе с американцами в Нейштадте переходили с одного командного пункта на другой. К тому времени, когда Бинг добрался до своей дивизии, Фарриш и Уиллоуби уже выработали план действий.
Поскольку Фарриш предпринял атаку на Нейштадт и лагерь «Паула» на свой страх и риск, ему надо было закончить эту операцию — и закончить ее с блеском. Полумеры могли только навлечь на его голову гнев педантов, отстаивающих святость пунктирных линий на карте, а такими педантами кишмя кишели штабы корпуса, армии и армейской группы. Он затребовал из авиационного корпуса две эскадрильи, чтобы наказать город с воздуха, и готовился двинуть туда большие силы.
Средневековый погреб нейштадтской фирмы «Винная торговля братьев Бундезен» дважды спас жизнь Келлерману и профессору. Первый раз, когда в Нейштадт вернулись немцы, второй — когда на него обрушился Фарриш.
Солдаты Диллона сломали тяжелый замок на двери в погреб, спустились вниз и извлекли оттуда бочонок вина — по словам герра Бундезена, лучшей марки, — Впрочем, он несколько преувеличивал, ибо на самом деле оно было из дешевых. Запасного замка у герра Бундезена не нашлось. И президент торговой палаты решил сам охранять свои подземные сокровища. Если ему не удалось справиться с американцами, то соседей-то он во всяком случае не пустит сюда.