«Крестоносцы» войны
Шрифт:
Это простое соображение прежде не приходило ей в голову. У нее стало легче на душе. Она сказала:
— Я уверена, что Максимилиан фон Ринтелен с радостью оказал бы вам гостеприимство. Но это был человек, который не боялся никого и ничего. Я и сама надеюсь, что мой дом — безопасное место. Но оно перестанет быть безопасным, если здесь найдут вас.
Это была правда. Но Петтингер не знал ни часу покоя и отдыха со дня своего знаменательного свидания с фельдмаршалом; все это время он бежал, увертывался, прятался, проскальзывал сквозь расставленные ему сети, ночевал где придется. Ему хотелось выспаться, принять ванну, надеть приличный костюм, обрести базу для дальнейших действий, нащупать нити, ведущие к другим, таким же, как он.
— Сударыня, — сказал он, — здесь найти меня не могут, разве только вообще заинтересуются вашим домом. Но помните, даже если меня возьмут в другом месте — в любом другом месте — империи, созданной Максимилианом фон Ринтеленом, все равно наступит конец. Вы лишитесь всего, включая и этот дом. Рано или поздно его у вас отнимут, если только наше военное поражение не превратится в политическую победу. А люди, способные осуществить это превращение, есть. Правда, сейчас они находятся в отчаянном положении, эти люди. И если вы хотите меня прогнать… — Он не договорил и пожал плечами.
Вдова сокрушенно затрясла массивной головой; все выпуклости ее тела выражали тревогу. Она видела, что, какое решение ни принять, все равно ее дом, ее наследство, она сама — все окажется под ударом.
— Проводи гостя наверх, Памела. Покажи ему его комнату… — сказала она тоном маленькой девочки, которую прибили мальчишки.
— Можно будет дать ему кое-что из гардероба Дейна, — сказала Памела.
— Не смей! — вскричала вдова. Она-то цеплялась за все, когда-либо принадлежавшее ее мужу, созидателю империи. — Ведь ты даже не знаешь, может быть, он не…
— Не убит? — спросила Памела. И небрежно повторила, обращаясь к Петтингеру: — Он убит, герр Эрих?
— Никогда не нужно терять надежду! — ободряюще произнес Петтингер. И тут же, взглянув на Памелу, понял, что она не так уж стремится эту надежду сохранить. Нога Петтингера тонула в мягком ковре, устилавшем лестницу. После булыжника дорог, которые ему пришлось исходить, одного этого ковра было довольно, чтобы захотеть здесь остаться.
— Не найдется ли у вас стакана шнапса, фрау Памела?
— Я сейчас сама вам принесу, — пообещала она, проводив его до двери одной из расположенных наверху комнат для гостей.
Ганс Генрих Лемлейн, нареченный бургомистр города Креммена, ехал в замок Ринтелен в самом лучшем расположении духа. Приятно было сидеть в своем элегантном черном автомобиле, для которого Люмис разрешил ему брать контролируемый американцами бензин. Приятно было испытывать чувство целеустремленности и уверенности, вернувшееся к нему гораздо раньше, чем он смел мечтать. Впрочем, что это чувство вернется, он знал с того момента, как капитан Люмис, по его настоянию, согласился представить его подполковнику Уиллоуби. А Уиллоуби был человеком одной с ним породы — несмотря на разницу в обличье и в душевном складе, несмотря на пропасть, отделявшую победителя от побежденного. То общее, что их связывало, было сильней государственных границ, языка, традиций, военных мундиров и часовых.
Лемлейн приветствовал вдову со всей почтительностью, какой требовал к себе контрольный пакет акций фирмы Ринтелен, но не без оттенка фамильярности, позволительной для преданного управляющего, приобщенного к тайнам гроссбухов и задачам текущего дня. Подтянув свой безупречный жемчужно-серого цвета галстук так, чтобы узел пришелся вплотную к высокому крахмальному воротничку, Лемлейн объявил:
— С американцами гораздо легче иметь дело, чем я ожидал. Много значит, когда человек воспитан в условиях нашей, западной цивилизации. Я имел весьма интересную беседу с подполковником Уиллоуби, главой американской военной администрации, и наш обмен мнений привел к весьма, весьма благоприятным результатам. Сударыня, я хочу, чтобы вы, как и подобает, первая услышали от меня добрую весть.
— Ах! — сказала вдова. — Какие теперь могут быть добрые вести? Корнелиус!… Не знаю, когда эти иностранцы научатся послушанию. Я велела ему подать нам бутылку хереса… Они с каждым днем становятся не лучше, а хуже. Положительно во всем чувствуется, что мы проиграли войну.
— Фрау фон Ринтелен, я обеспечу вас самой лучшей прислугой. По американской инициативе и при американской поддержке мне предстоит занять пост бургомистра города Креммена!
Вдова одним движением выпрямилась в кресле.
Лемлейн разрешил себе улыбку.
— Подумайте, что это значит, сударыня.
Вдове нетрудно было представить себе, что это значит. Она уже видела, как встают из развалин создания ее мужа, восстановленные руками рабочих, которыми Лемлейн теперь может распоряжаться. Она видела, как оживают плавильные печи, задутые на коксе, который Лемлейн теперь может реквизировать. Она видела, как появляются на столе бутылки хереса, поданные дворецкими, которых Лемлейн теперь может заставить служить как следует. Она видела все это, но еще не решалась дать полную волю своим надеждам. Не так легко было сбросить гнет последних месяцев, забыть бомбежки, разруху, поражение, забыть пугающее присутствие незнакомца в доме. Слишком уж невероятным казалось, что власть, вырванная из ринтеленовских рук в боях, за которыми она следила с замиранием сердца, будет возвращена так легко и просто.
Лемлейн, чье серое лицо оставалось бесстрастным, читал все чувства и мысли, волновавшие вдову, по выражению ее заплывшей жиром физиономии.
— Разумеется, даром нам ничего не дадут, кое-что придется и уступить, — сказал он.
Он сделал паузу, выжидая, когда эта существенная оговорка дойдет до сознания вдовы. Ее лицо помрачнело, губы плотно сжались, взгляд стал враждебным и довольно ясно говорил, что она ничего не намерена уступать ради выгоды и славы Лемлейна.
— Не забудьте, — предостерег он, — без поддержки американцев все, что у вас есть, — это сомнительное право на полуразрушенные предприятия. Так вот, сегодня вечером подполковник изъявил согласие прибыть сюда для небольшого собеседования в частном порядке — вы, он, я и фрау Памела.
Он внимательно осмотрел вдову. Она еще больше, чем всегда, походила на бочку; черное платье с глухим воротом, подпиравшим тройной подбородок, придавало ей нелепый вид.
— Не переодеться ли вам, сударыня? — деликатно посоветовал он. — Я взял на себя смелость захватить ваши бриллианты из сейфа в бомбоубежище. Желательно произвести впечатление.
Этот сейф, тайна которого была известна только вдове, покойному Максимилиану и Лемлейну, стоял в глубоком, хорошо укрепленном бомбоубежище под разрушенным зданием конторы ринтеленовских заводов, той самой, где смерть настигла ее мужа. Ах, если бы он вовремя спустился вниз! Бомбоубежище так и не пострадало, хотя над ним все было обращено в груду развалин.