Крестоносцы
Шрифт:
— Неужто, — воскликнул он, — ты хочешь отнять его у меня, а с ним и последнюю надежду? За что ты меня обижаешь?
Скирвойло не вырывался из объятий, он только высвободил голову из рук Збышка, поглядел на него исподлобья и запыхтел.
— Ну, — сказал он, помолчав с минуту времени, — завтра я прикажу повесить моих пленников, но коли кто из них тебе нужен, так я и его подарю тебе.
Затем они снова обнялись и, к великому удовольствию Мацька, разошлись в мире.
— Бранью от этого жмудина, видно, ничего не добьешься, — сказал старый рыцарь, — а лаской из него веревки можно вить.
— Такой уж это народ, — ответил Збышко, — только немцы про то не знают.
И он велел привести к костру господина де Лорша, отдыхавшего в шалаше. Вскоре чех привел де Лорша, безоружного, без шлема, в одном кожаном кафтане, на котором отпечатались полосы от панциря, и в мягкой красной шапочке. Де Лорш знал уже от оруженосца, к кому он попал в плен, и потому явился холодный и надменный, на лице его при свете пламени читались упорство и презрение.
— Благодари Бога, — сказал ему Збышко, — что ты попал в мои руки, у меня тебе не грозит опасность.
И он дружески протянул ему руку, но де Лорш даже не шевельнулся.
— Я не подаю руки рыцарям, которые позорят рыцарскую честь, сражаясь с сарацинами против христиан.
Один из присутствующих мазуров перевел его слова, смысл которых был ясен Збышку и без этого. В первую минуту молодой рыцарь вскипел.
— Глупец! — крикнул он, безотчетно хватаясь за рукоять мизерикордии.
Де Лорш поднял голову.
— Убей меня, — сказал он, — я знаю, что вы не щадите пленников.
— А вы их щадите? — не выдержал мазур. — Разве это не вы повесили на берегу острова всех, кого в прошлый раз захватили в бою? Потому-то Скирвойло и вешает ваших.
— Мы их повесили, — ответил де Лорш, — но это были язычники.
Однако в его ответе чувствовалось смущение, и нетрудно было догадаться, что в душе он не одобряет подобных действий.
Збышко меж тем поостыл и сказал с суровым спокойствием:
— Де Лорш! Из одних рук получили мы пояса и шпоры, ты меня знаешь, и мне не надо говорить тебе, что рыцарская честь дороже для меня жизни и счастья. Так послушай же, что я скажу тебе, поклявшись в том Георгием Победоносцем: многие из этих людей давно уже приняли крещение, а кто не стал еще христианином, простирает руки ко Кресту как к вечному спасению. Но знаешь ли ты, кто ставит язычникам препоны на пути к спасению, кто не дает им креститься?
Мазур тотчас перевел слова Збышка, и де Лорш устремил на молодого рыцаря вопросительный взгляд.
— Немцы! — сказал Збышко.
— Не может быть! — воскликнул гельдернский рыцарь.
— Клянусь копьем и шпорами Георгия Победоносца, немцы! Когда бы здесь восторжествовала вера Христова, у них не было бы предлога для набегов, для захвата этой земли и угнетения этого несчастного народа. Ты ведь постигнул немцев, де Лорш, и лучше других знаешь, справедливо ли они поступают.
— Но я полагал, что, сражаясь с язычниками и склоняя их к святому крещению, они искупают свои грехи.
— Они крестят их мечом и кровью, а не водою спасения. Прочти это послание, и ты сразу поймешь, что это ты служишь этим обидчикам и хищникам, этому порождению ада, против христианской веры и любви.
С этими словами он протянул де Лоршу послание жмудинов к королям и князьям, которое разошлось по всему свету; де Лорш, взяв его, начал при свете костра пробегать глазами текст.
Он быстро прочел послание, ибо ему не чуждо было трудное искусство чтения.
— Неужели все это правда? — спросил он, вне себя от удивления.
— Клянусь Богом, который видит, что я служу здесь не только своему делу, но и справедливости.
Де Лорш умолк на минуту, а затем сказал:
— Я твой пленник.
— Дай руку, — произнес Збышко. — Ты не пленник мой, а брат.
Они протянули друг другу руки и сели за общий ужин, который чех велел приготовить слугам. Во время ужина де Лорш, к еще большему своему удивлению, узнал, что, невзирая на письма магистра, Збышко не нашел Дануси и что комтуры, ссылаясь на вспыхнувшую войну, признали недействительными его охранные грамоты.
— Теперь я понимаю, почему ты здесь, — сказал Збышку де Лорш, — и благодарю Бога за то, что Он предал меня в твои руки: в обмен на меня рыцари ордена отдадут тебе кого только ты пожелаешь, иначе на Западе поднимется большой шум, а я ведь происхожу из знатного рода…
Тут он хлопнул вдруг себя рукой по шапочке и воскликнул:
— Клянусь всеми реликвиями Аквисграна, что во главе подмоги, которая шла в Готтесвердер, были Арнольд фон Баден и старый Зигфрид де Лёве! Мы знаем это из писем, присланных в замок. Неужели вы не взяли их в плен?
— Нет! — крикнул, вскакивая, Збышко. — Мы не взяли в плен ни одного знатного рыцаря! Но, Боже мой, ты рассказал мне важную новость! Есть ведь другие пленники, от которых я могу узнать, прежде чем их повесят, не было ли при Зигфриде какой-нибудь женщины.
И, кликнув слуг, он велел им захватить горящую лучину и бросился с ними туда, где находились взятые Скирвойлом пленники. Де Лорш, Мацько и чех последовали за ним.
— Послушай! — говорил ему по дороге гельдернец. — Ты отпустишь меня на слово, и я буду искать Данусю по всей Пруссии, а когда найду ее, то вернусь к тебе, и тогда ты обменяешь меня на нее.
— Если только она жива, если только жива! — ответил Збышко.
Они подбежали к взятым Скирвойлом пленникам. Одни из них лежали навзничь, другие стояли под деревьями, крепко привязанные лыком к стволам. Лучина ярко освещала голову Збышка, и все взоры обратились к нему.
Вдруг из глубины раздался чей-то громкий, полный ужаса голос:
— Господин мой и покровитель, спаси меня!
Збышко выхватил из рук слуги несколько пылающих щепок, бросился с ними к дереву, откуда донесся голос, и, подняв их вверх, воскликнул: