Крестоносцы
Шрифт:
— Тебе понравился Лондон? Как живут там?
— Еще бы. — Селим присвистнул. — У меня даже был роман с одной английской девушкой. Ее совсем не смущало мое арабское происхождение и мусульманское вероисповедание. Разницы не чувствовалось. Аятолла этого не одобрил. — Его голос стал грустным. — Он забрал меня сюда. Сказал, что не для того за меня платит, чтобы я прохлаждался в постелях неверных. Девушка плакала, когда я уезжал.
— Что же дальше?
— Теперь меня убьют, — неожиданно произнес он. — Как убили старшего брата и двух двоюродных братьев. У меня нет выбора. Если я даже сбегу, они все равно меня найдут. У них связи по всему миру. Они не прощают никому предательства.
Михраб затаила дыхание и испуганно взглянула на Джин. Она молча завязала ей повязку на глаза и потом такую же повязку надела себе. Молодая женщина ничего не сказала Селиму. В сложившихся обстоятельствах говорить об отвлеченных темах просто нельзя, ведь их слышали и в соседней машине, да и Джин слишком мало знала о нем. Она не могла действовать опрометчиво. Она хотела бы ему помочь, как собирается принять участие в судьбе Михраб, но для этого пока не наступило время. Она сделала вывод, что, скорее всего, в непредсказуемых обстоятельствах на Селима можно положиться. Он не фанатик и в определенных условиях может даже оказаться союзником, а это уже кое-что, когда сочувствующих коалиции людей наперечет. Все-таки она не удержалась, спросив:
— Как ее звали?
— Кого?
— Ту девушку из Англии.
— Энн, — ответил он. — Энн Баскет. Она из Бирмингема. Тоже училась на врача, на хирурга, как вы. Думаю, стала им теперь, в отличие от меня.
Джин не могла видеть лицо Селима, но ощущала его волнение.
— Вышла замуж, конечно, — добавил Селим через секунду с печалью. — Она симпатичная, и на нее многие поглядывали.
«Если найти эту Энн Баскет, Селима тоже можно перетянуть на нашу сторону, — подумала Джин. — Действовать надо крайне осторожно».
Свет мигал, так как опять где-то перебило кабель и начались перебои с электричеством. Кто-то распорядился принести факелы. Их поставили на старинные подставки на стенах. От дуновений воздуха, сквозящего в окно, пламя плясало, отбрасывая длинные тени на темно-бордовые, в причудливых узорах ковры, закрывающие пол. Прохладный полумрак, закрытые жалюзи окна, журчание фонтана в бассейне, выложенном ракушками, как раз в середине залы. Мелькание пестрого оперения павлина в саду, сухой ветер пустыни, раздувающий шелковые занавеси, пастила на серебряном подносе на маленьком, отделанном серебром столике перед окном. Протяжные призывы муэдзина, доносящиеся с минарета напротив и прерывающиеся беспорядочным лаем бродячих собак. Сладкий аромат роз в вазах.
Когда Джин вошла, ей показалось, она очутилась во все еще волновавшей воображение легенде о крестоносцах, отплывавших из Европы на кораблях с гордо раздутыми парусами навстречу неведомому, в дивные заморские страны, где вечно синие небеса. Истории о рыцарях-тамплиерах в роскошных плащах, складки которых спадали до золотых шпор, мчащихся в атаку на сарацинов через пески пустыни и о сокровищах Аравии, а также об отбитых у врагов сказочных городах и неприступных крепостях, к которым от самой морского берега ведут гигантские лестницы.
Обо всем, будоражившем воображение Джин в детстве, ей рассказывал эти легенды старый друг и воздыхатель ее бабушки, несостоявшийся жених, герой Сопротивления и соратник де Голля, генерал Анри де Трай. Он обитал в старом замке Ли-де-Трай, построенном на побережье Средиземного моря как раз в те далекие времена. Наследник сира Реджинальда де Трая, одного из тамплиеров. Изображение Реджинальда верхом на закованном в броню боевом коне украшало главный зал замка.
На какое-то мгновение она словно перенеслась во времени на много столетий назад, чувствуя себя героиней самой захватывающей сказки. Джин ощутила себя невольницей, захваченной мамелюками султана Бибарса или знаменитой врачевательницей тамплиеров, графиней де Тулуз д'Аргонн, склонившейся у постели умирающего Саладина.
Теперь солдат коалиции в Ираке также нередко называли крестоносцами. Им была объявлена такая же священная война, иными словами, джихад. Столетия назад шахиды, посланцы Старца горы, совершали самоубийство, стараясь унести с собой как можно больше жизней неверных, только теперь они бросали не бочки с зажженной нефтью, которая тогда мало ценилась, а взрывали детонаторами химический пластид.
По сути дела, ничего не изменилось. Во всяком случае, так казалось ей. С годами она узнала об обмане трубадуров, приукрашивавших и романтизирующих действительность. Крови лилось не меньше, а несравненно больше, и жесткости было достаточно. Все же Джин казалось, слова о цикличности исторического времени имели под собой почву. История, совершая какой-то немыслимый круг, возвращается к самым горячим и поэтическим точкам своего повествования. Человечество могло вспомнить уроки, за давностью лет серьезно подзабытые.
Послышались мягкие шаги. Навстречу из сумрака выступил мужчина в черных мусульманских одеждах и чалме. Она узнала Такуби. «Точно паладин Бибарса в сафьяновых туфлях, — мелькнула внезапная мысль. — Ему не хватает только кривого меча и драгоценного сапфира на чалме».
— Я рад вашему приезду, госпожа, — он едва заметно склонил голову. — Температура не спадает. Несчастного трясет лихорадка. Я сообщил аятолле об ухудшении состояния. Он начал читать молитвы, готовясь к уходу Удея…
— Возможно, я бы не стала торопиться, — серьезно заметила Джин.
Она взглянула на Михраб. Девушка тихо стояла за ее спиной, закутанная в черный платок, опустив глаза и держа в руках медицинский саквояж. «Она похожа на одну из прекрасных султанских одалисок, покорно дожидающихся внимания хозяина», — подумала невольно Джин.
— Температура как раз свидетельствует о сопротивлении организма и неплохих шансах на выздоровление, — продолжила Джин, обращаясь к Такуби. — Насколько показывает практика, как раз в тех случаях, когда температура не повышается, а процесс идет, он приводит к летальному исходу гораздо чаще. Я привезла прибор, способный срочно определить состав крови. Я уверена, количество лейкоцитов резко повышено. Высокий лейкоцитоз, как ни парадоксально, свидетельствует о выздоровлении организма, а не о приближении финала.
— Вы возвращаете нам надежду. — Такуби чуть заметно улыбнулся. — Признаюсь, мы уже приближались к отчаянию. Я сейчас же сообщу аятолле. Идемте к раненому, госпожа. — Он сделал жест рукой, пропуская Джин вперед. — Я провожу вас.
— Да, идем, Михраб.
Она снова оказалась в знакомом помещении, отделенном бархатной шторой. Рядом за перегородкой она услышала мужской голос. Видимо, говорили по телефону.
— Трусость Собора и прибывшее на место происшествия подкрепление с базы очень расстроили Магеллана. Операция сорвалась, но Магеллан придумал еще одну уловку.