Крестоносцы
Шрифт:
— Вон уже Воз в небе виден, а я всё думаю, что-то будет.
— И мне не до сна, панночка из Згожелиц нейдет у меня из головы.
— Это верно, новая беда. Она ведь в Спыхове.
— То-то и есть, что в Спыхове. Бог весть, зачем увезли мы её из Згожелиц.
— Она сама хотела к аббату, а когда аббата не стало, что же мне было делать? — нетерпеливо возразил Мацько, он не любил говорить об этом, чувствуя в душе свою вину.
— Да, но как быть теперь?
— Как? Отвезу её домой, и твори Бог волю свою!..
Однако через минуту он прибавил:
— Да, твори Бог волю свою, но хоть бы Дануська-то была здорова, на человека похожа, знал бы по крайности, что делать. А так кто его знает! А вдруг она не выздоровеет… и не умрёт. Хоть бы уж что-нибудь одно послал Господь!
Но чех в эту минуту думал только о Ягенке.
— Видите, ваша милость, — сказал он, — как уезжал я из Спыхова и прощался с панночкой, сказала она мне так: «В случае чего приезжайте сюда прежде Збышка и Мацька, ведь им, говорит, надо будет послать гонца с вестями, так вот пусть вас пошлют, вы и отвезете меня в Згожелицы».
— Эх! — воскликнул Мацько. — Что и говорить, не годится ей оставаться в Спыхове, когда приедет Дануська. Что и говорить, надо ей ехать в Згожелицы. Жаль мне её, сиротинку, от души жаль, да коли не судил Бог, ничего не поделаешь! Только как всё это уладить? Погоди-ка… Ты говоришь, она наказывала тебе воротиться прежде нас с вестями и потом отвезти её в Згожелицы?
— Я всё вам сказал, что она наказывала.
— Что ж! Так, может, тебе прежде нас и поехать. Да и старого Юранда надо загодя известить, что дочка нашлась, а то как бы не кончился он от нечаянной радости. Ей-ей, лучше ничего не придумаешь. Возвращайся! Скажи, что мы отбили Дануську и скоро с нею приедем, а сам бери бедняжку и вези домой.
Вздохнул тут старый рыцарь, страх как жаль ему было и Ягенки, и тех замыслов, которые он лелеял в душе.
Через минуту он снова спросил:
— Я знаю, ты малый ловкий и сильный, да сумеешь ли ты уберечь её от обиды или какой нечаянности? В дороге всё может случиться.
— Сумею, хоть бы голову довелось сложить! Возьму с собой добрых слуг, их для меня спыховский пан не пожалеет, и доставлю панночку благополучно хоть на край света.
— Ну, ты не очень-то заносись. Да помни, что и на месте, в самих Згожелицах, тоже нужно стеречься Вильков из Бжозовой да Чтана из Рогова… Впрочем, что это я говорю! Их тогда надо было стеречься, когда мы другое замышляли. А теперь всё уж кончено, будь что будет.
— От этих рыцарей я панночку тоже буду стеречь, ведь Дануся у пана Збышка на ладан дышит, бедняжечка… а ну, как помрет!
— Истинную правду говоришь: на ладан дышит, бедняжечка, а ну, как помрет…
— Все мы под Богом ходим, а теперь давайте думать про згожелицкую панночку…
— Сказать по правде, мне бы самому следовало отвезти её в родной дом, — сказал Мацько. — Да, вишь, трудное это дело. Не могу я сейчас Збышка оставить, и причина важная. Видал ты, как он зубами заскрежетал и бросился к старому комтуру, чтоб прирезать его, как кабана. Ты вот говоришь, что Дануська в дороге может кончиться; не знаю, удастся ли мне тогда укротить его. А уж если меня не будет, так его никому не удержать. Вечный позор пал бы тогда на него и на весь род, избави Бог от такой беды, аминь!
— Да ведь есть простой способ, — ответил чех. — Дайте мне этого изверга, а уж я-то его не выпущу, только в Спыхове вытряхну из мешка пану Юранду.
— Дай Бог тебе здоровья! Вот умница! — радостно воскликнул Мацько. — Простое дело! Простое дело! Забирай его и только живым довези до Спыхова, а так делай с ним, что хочешь.
— Тогда дайте мне и эту щитненскую суку! Не будет она мне в дороге мешать, довезу, а нет — так на сук её!
— Да и у Дануськи, может, скорее страх пройдет, когда она не будет видеть их, скорее, может, опомнится. Но как она обойдется без женской помощи, коли ты заберешь послушницу?
— В лесу вы встретите кого-нибудь из местных жителей или из беглых мужиков с бабами. Возьмите первую попавшуюся, небось любая будет лучше этой. А пока не найдете, пан Збышко за нею присмотрит.
— Ты сегодня рассудителен, как никогда. И это верно сказал. Коли будет Дануська видеть при себе Збышка, может, скорее придет в чувство. А уж он и отца и мать ей заменит. Ну, ладно. А когда же ты поедешь?
— Не стану я ждать рассвета, только пойду немного прилягу. Пожалуй, ещё и полуночи нет.
— Я уж говорил тебе, Воз светит, а Утиное Гнездо ещё не взошло.
— Слава Богу, порешили мы с этим дедом, а то уж очень тяжело у меня было на душе.
И чех улегся около угасающего костра, укрылся лохматой шкурой и мгновенно уснул. Однако небо ещё не начинало светлеть, стояла глубокая ночь, когда он проснулся, вылез из-под шкуры, поглядел на звезды и, расправив онемевшие члены, разбудил Мацька.
— Мне пора собираться! — сказал он.
— Куда это? — спросил Мацько, протирая спросонья глаза.
— В Спыхов.
— Ах да! Кто это тут так храпит? Мёртвого и то разбудил бы.
— Рыцарь Арнольд. Подкину я сучьев в костер и пойду к слугам.
Он ушел, однако через минуту вернулся торопливым шагом и ещё издали тихо сказал:
— Худые вести, пан!
— Что случилось? — крикнул Мацько, срываясь с места.
— Послушница сбежала. Притащили её слуги к коням и развязали ей ноги, чтоб им ни дна ни покрышки! А как уснули они, она ужом проползла между ними и убежала. Подите поглядите.
Обеспокоенный Мацько поспешно направился с Главой к коням; они нашли там одного только слугу. Остальные побежали на поиски беглянки. Пустое это было дело искать её ночью в потемках, и все они вскоре вернулись, повесив головы. Мацько молча надавал им тумаков и вернулся к костру, делать-то было нечего.
Через некоторое время пришел Збышко; он не спал, сторожил избушку, и, услышав шаги, решил узнать, что случилось. Мацько рассказал ему сперва о том, что они с чехом порешили сделать, а затем и о том, что сбежала послушница.