Крестоносцы
Шрифт:
Как бы отвечая на немую её мольбу, он проговорил:
— Ягуся, я тебя как родную сестру… Понимаешь!.. Больше я ничего не скажу!
— Знаю. Да вознаградит тебя Бог.
— И дядю не забывай!
— Не забывай и ты.
— Ворочусь, коли не сгину.
— Не гинь.
Уже однажды в Плоцке, когда он упомянул о походе, она сказала ему те же слова: «Не гинь», но теперь они вырвались из самой глубины её души, и, быть может, для того, чтобы скрыть слезы, она так наклонила голову, что лоб её на мгновение коснулся колена Збышка.
Меж тем слуги, уже готовые в путь и державшие у ворот вьючных лошадей, запели:
Златой мой перстень, заветный перстень Не пропадет; Подруге ворон, да с поля ворон Его снесет.
— В путь! — воскликнул Збышко.
— В путь!
— Да хранит тебя Бог и Пресвятая Дева!..
Копыта зацокали по деревянному подъемному мосту, один конь протяжно заржал, другие громко зафыркали, и отряд тронулся в путь.
Ягенка, Мацько, ксёндз, Толима, чех с женой и слуги, оставшиеся в Спыхове, вышли на мост и провожали глазами уезжающих. Ксендз Калеб долго осенял их крестным знамением, а когда они скрылись за высокими ольхами, сказал:
— Под этим знамением не постигнет их беда на пути!
А Мацько прибавил:
— Ещё бы, но и то хорошая примета, что кони так фыркали.
Мацько с Ягенкой тоже недолго оставались в Спыхове. Через две недели старый рыцарь, уладив все дела с чехом, который стал арендатором Спыхова, во главе целого обоза под охраной вооруженных слуг двинулся с Ягенкой в Богданец. Ксендз Калеб и старый Толима довольно мрачно взирали на повозки, так как Мацько, сказать по правде, порядком обобрал Спыхов; но Збышко передал ему бразды правления, и никто не посмел воспротивиться старому рыцарю. Он бы ещё больше захватил, да Ягенка его удержала; старик хоть и спорил с девушкой, хоть и высмеивал её «бабий ум», однако во всём её слушался.
Гроб с останками Дануси они не стали брать — раз Спыхов не был продан, Збышко решил оставить Данусю с отцами.
Зато они увозили кучу денег и много всякого добра, по большей части захваченного Юрандом в битвах у немцев. Поглядывая теперь на покрытые рогожами телеги с кладью, Мацько радовался в душе при мысли о том, как поднимет он и устроит Богданец. Эту радость омрачало опасение, как бы не погиб Збышко; зная, однако, что племянник его искушенный воитель, Мацько не терял надежды на благополучное его возвращение и предвкушал сладостную минуту встречи.
«Может, так Богу было угодно, — говорил он себе, — чтобы Збышко сперва Спыхов заполучил, а потом Мочидолы и всё, что осталось после аббата. Лишь бы только он благополучно воротился, уж я ему поставлю в Богданце крепкий городок, а там посмотрим!..» Тут он вспомнил, что Чтан из Рогова и Вильк из Бжозовой окажут ему, наверно, не очень ласковый прием и что придется, пожалуй, драться с ними; но старый рыцарь об этом не беспокоился, как не беспокоится старый боевой конь, выступая в сражение. Здоровье к нему вернулось, он чувствовал ещё силу в костях и знал, что легко справится с этими забияками, которые хоть и опасны, но не прошли никакой рыцарской выучки. Правда, недавно он совсем другое говорил Збышку, но это только для того, чтобы склонить племянника вернуться в Богданец.
«Да, щука я, а они пескари, — думал он, — лучше пусть с головы ко мне не суются!»
Зато его другое тревожило: Бог весть когда Збышко воротится, да и на Ягенку он смотрит только как на сестру. А что, если девушка тоже почитает его только за брата и не станет дожидаться его возвращения?
— Послушай, Ягна, — обратился он к ней, — я не говорю про Чтана и Вилька, парни они грубые, не пара тебе. Ты теперь придворная!.. Но ведь года-то идут… Ещё покойный Зых говорил, что пришла твоя пора, а с того времени вон уж сколько лет миновало… Почем знать? Говорят, коли девке тесен венок, она сама готова искать хлопца, чтобы снял его с головы… Понятное дело, ни Чтан, ни Вильк… Ну, а как же ты всё-таки думаешь?
— О чём вы спрашиваете?
— Замуж-то пойдешь?
— Я?.. Я в монашки пойду.
— Не болтай глупостей! А коли Збышко воротится?
Она покачала головой:
— Я в монашки пойду.
— Ну, а коли он полюбит тебя? Коли слезно станет упрашивать?
Девушка при этих словах повернула к полю зарумянившееся лицо, но ветер-то дул с поля, он и принес Мацьку тихий ответ:
— Тогда не пойду в монашки.
XL
Мацько и Ягенка остановились на некоторое время в Плоцке, чтобы уладить дело с наследством и духовной аббата. Запасшись нужными документами, путники снова пустились в дорогу; они делали короткие привалы, потому что ехать теперь было легко и безопасно: болота высохли от зноя, реки обмелели, и путь их лежал по мирной стране, где жил их родной и гостеприимный народ. Однако из Серадза осторожный Мацько послал в Згожелицы слугу предупредить, что они едут, и брат Ягенки, Ясько, встретил их на полдороге во главе двух десятков вооруженных слуг и проводил до дома.
В Згожелицах их встретили радостными кликами и приветствиями. Ясько, как две капли воды похожий на Ягенку, перерос её. Парень из него вышел — загляденье; смелый, веселый, как покойный Зых, от которого он унаследовал страсть к пению, сущий огонь. Ясько думал, что вошел уже в возраст, в силу, почитал себя взрослым мужчиной и распоряжался слугами, как заправский хозяин, и те мигом исполняли каждое его приказание, видно, побаивались парня с его хозяйской замашкой.
Мацько и Ягенка просто диву дались, а он тоже не мог наглядеться на свою красавицу сестру, которую давно не видал и которая стала такой важной. Он говорил, что собрался уже было к ней, ещё немного — и они не застали бы его дома, надо ведь и ему свету повидать, людей посмотреть, рыцарскому делу поучиться и поискать случая сразиться на поединке со странствующими рыцарями.
— Свет и людей посмотреть — это дело хорошее, — ответил ему Мацько, — научишься, как найтись и что сказать в любом случае жизни, ума-разума наберешься. Что ж до поединка, так уж лучше я тебе скажу, что ты ещё молод для этого, а то чужой рыцарь не преминет ещё высмеять тебя.
— Как бы ему с того смеху не заплакать, — ответил Ясько, — а не ему, так его жене и детям.
И он поглядел с такой дерзкой отвагой, словно хотел сказать странствующим рыцарям всего света: «Готовьтесь к смерти!» Но старый рыцарь из Богданца спросил его:
— А Чтан и Вильк оставили вас здесь в покое? Они ведь заглядывались на Ягенку.
— Да ведь Вилька убили в Силезии. Он хотел взять один немецкий замок и уж взял его, да его бревном придавило, которое бросили с замковой стены, через два дня он Богу душу и отдал.
— Жаль парня. Отец его тоже ходил в Силезию на немцев, которые притесняют там наш народ, и возвращался оттуда с добычей… Хуже всего замки штурмовать, не помогают тут ни доспехи, ни рыцарское искусство. Даст Бог, князь Витовт не станет осаждать замки, будет только в поле бить крестоносцев… А Чтан? Что о нём слышно?