Крестоносцы
Шрифт:
На другой день они проснулись поздно, бодрые и посвежевшие.
— Ну, — сказал Мацько, — видно, не пришло ещё мое время, думаю, как обвеет меня ветром в поле, так я и верхом доеду.
— Послы задержатся здесь ещё на несколько дней, — ответил Збышко, — к ним всё приходят люди, просят отпустить невольников, которых наши схватили, когда они разбойничали в Мазовии или Великой Польше; ну, а мы можем ехать, когда вам вздумается, станет вам получше — и поедем.
В эту минуту вошел Глава.
— Ты не знаешь, что делают послы? — спросил его старый рыцарь.
— Они осматривают Высокий замок и храм, — ответил чех. — Водит их сам замковый комтур, а потом они пойдут обедать в большую трапезную; магистр и вас собирается позвать на обед.
— А что ты делал с утра?
— Да всё присматривался к наемной немецкой пехоте, которую обучали капитаны, и сравнивал её с нашей, чешской.
— А разве ты помнишь чешскую пехоту?
— Мальчишкой взял меня в плен рыцарь Зых из Згожелиц, ну, а всё-таки я хорошо помню: сызмальства занимало меня это дело.
— Ну, и что же ты думаешь?
— Да ничего! Сильная у крестоносцев пехота и хорошо обучен народ, а всё-таки волы они, а наши чехи — волки. Случись война, так ведь вы знаете, что волы волков не едят, а волки очень до говядины лакомы.
— Это верно, — сказал Мацько, который, видно, кое-что знал об этом, — кто на вас наткнется, как от ежа отскочит.
— В битве конный рыцарь десятка пехотинцев стоит, — сказал Збышко.
— Но Мариенбург может взять только пехота, — возразил оруженосец.
На этом разговор о пехоте кончился, так как Мацько, следуя за ходом своих мыслей, сказал:
— Послушай, Глава, сегодня поем я поплотнее, и, как почувствую, что набрался сил, поедем.
— А куда? — спросил чех.
— Ясное дело, в Мазовию. В Спыхов, — ответил Збышко.
— Там и останемся?..
Мацько вопросительно взглянул на Збышка; до сих пор у них не было разговора о том, что они будут делать дальше. Может, молодой рыцарь и принял уже решение, но, не желая, видно, огорчать дядю, он уклончиво ответил:
— Сперва вам надо поправиться.
— А потом?
— Потом? Вы вернетесь в Богданец. Я ведь знаю, как вы любите Богданец.
— А ты?
— И я люблю.
— Я не хочу сказать: не езди к Юранду, — медленно проговорил Мацько,
— коли помрет он, надо ведь достойно похоронить его; но ты только послушай, что я тебе скажу: ты ещё молод и умом со мной не можешь равняться. Несчастливое место этот Спыхов. Коли и бывала тебе в чем удача, так только не в Спыхове, ничего ты там не изведал, кроме тяжкого горя да мук.
— Это всё так, — сказал Збышко, — но ведь там Дануся моя похоронена…
— Перестань! — воскликнул Мацько, опасаясь, как бы Збышко опять не впал в такое отчаяние, как накануне.
Но на лице молодого рыцаря изобразились только печаль и умиление.
— У нас ещё будет время поговорить, — сказал он, помолчав с минуту времени. — В Плоцке вам всё равно придется отдохнуть.
— Уж там, ваша милость, о вас позаботятся, — вмешался Глава.
— Правда! — воскликнул Збышко. — Знаете ли вы, что там Ягенка? Она придворная княгини Александры. Ну, конечно, вы знаете, вы же сами её туда привезли. Она была и в Спыхове. Странно мне только, что вы ничего не сказали мне о ней у Скирвойла.
— Мало того, что она была в Спыхове, без нее Юранд и по сию пору бродил бы ощупью по дорогам, а нет, так помер бы где-нибудь под забором. Я привез её в Плоцк получить наследство аббата, а не говорил тебе потому, что толку в этом было тогда мало, ты, бедняга, ничего в ту пору не видел.
— Она очень вас любит, — сказал Збышко. — Слава Богу, что не понадобились нам никакие письма; но ведь она насчет вас получила письмо от княгини, а через княгиню и от послов ордена.
— Да благословит её Бог, лучше девушки на всём свете не сыщешь! — сказал Мацько.
Дальнейший разговор был прерван появлением Зындрама из Машковиц и Повалы из Тачева, которые услыхали о том, что Мацьку накануне было худо, и пришли проведать его.
— Слава Иисусу Христу! — переступив порог, поздоровался Зындрам. — Ну, каково вам нынче?
— Спасибо! Ничего, помаленьку! Збышко вот толкует, что обвеет меня ветерком, и всё будет хорошо.
— Что ж… конечно, всё будет хорошо, — вмешался Повала.
— И отдохнул я славно! — продолжал Мацько. — Не то что вы. Слыхал я, что вам пришлось встать спозаранку.
— Сперва к нам здешние люди приходили просить пленников обменять, — сказал Зындрам, — а потом мы осматривали хозяйство ордена — и предзамковое укрепление, и оба замка.
— Крепкое хозяйство и крепкие замки! — угрюмо проворчал Мацько.
— Да, крепкие. В храме у них арабские украшения, — крестоносцы говорят, что научились такой лепке в Сицилии от сарацин, — а в замках покои со сводами, утвержденными то на одной, то на многих колоннах. Вы сами увидите большую трапезную. А какие везде укрепления, нигде таких не найдешь. Самое большое каменное ядро не пробьет таких стен. Любо-дорого смотреть…
Зындрам говорил так весело, что Мацько воззрился на него в изумлении.
— А вы видели, как они богаты, — спросил старый рыцарь, — какой у них порядок, сколько войска, гостей?
— Они всё нам показывали будто бы из гостеприимства, а на самом деле для того, чтобы у нас упало сердце.
— Ну, и что же?
— Ну, коли, Бог даст, дело дойдет до войны, погоним мы их прочь за моря и горы, туда, откуда они к нам пришли.
Мацько от удивления даже с места вскочил, позабыв о своей болезни.