Крестовые походы
Шрифт:
Стоило галерам очутиться под стеной, как вниз со стены рухнула струя чёрной тяжёлой жидкости.
Эту жидкость, наверное, выбросили из специального сифона — чёрная тяжёлая струя крутой дугой, но очень точно обрушилась на палубы галер и разбилась, густо обрызгав жалкие, разбегающиеся во все стороны фигуры. Тотчас обе галеры заволокло чёрным и мрачным дымом, странно и неожиданно прорвался сквозь дым злой алый высверк огня, потом ахнул взрыв. Деревянные галеры вспыхнули сразу, будто были смоляными факелами.
Ганелон снова увидел в колеблющейся воде бьющиеся жалкие фигурки
На этот раз император ошибся, подумал Ганелон.
Император Юстининан всегда боялся нашествия сарацинов. Он всегда считал, что настоящая, самая грозная опасность для Византии может придти только с востока.
Но гроза пришла с другой стороны.
Ганелон перевёл взгляд на Алипия:
— Ты можешь встать, грифон? Нам надо спешить. Мы остались одни. У тебя больше нет ни команды, ни товаров, ни «Глории». Твоё судно сгорело и все твои товары ушли на дно.
Грек простонал:
— У меня теперь нет даже Константинополя.
— Так захотел Бог.
— Наверное... — грузный Алипий попытался встать и это ему удалось. — Наверное...
Глаза грека были полны отчаяния:
— Богу видней, кто больше нуждается в помощи...
— Но как? — вдруг вскрикнул он. — Как немногочисленные латиняне могли войти в такой большой город? На каждого латинянина здесь в Константинополе приходится даже не по тысяче, а, может, по многу тысяч человек. Если бы каждый житель Константинополя просто взял в руку копьё или камень... Как?! Я не понимаю!.. Как подлые латиняне могли войти в такой большой, в такой сильный город?..
— Господь милостив.
— Наверное... — Алипий не отрывал бездумного отчаянного взгляда от чудовищного зарева, всё ярче и выше встающего над Константинополем. — Но посмотри, азимит... Вон там, выше... Что там так странно выступает над поверхностью стены?..
— Это каменное ядро. Оно впилось в стену.
Алипий простонал:
— Ядро?
И вдруг как бы пришёл в себя, и заохал, и завздыхал, оглаживая и охлопывая плечи и грудь:
— Идём... Идём, латинянин... Нам действительно надо идти... Мы должны спешить... Мы можем не понравиться тем латинянам, что могут высадиться на берегу, чтобы войти в проломы стен...
И поправил себя, перехватив угрюмый взгляд Ганелона:
— Или мы можем не понравиться грекам... Им мы даже наверное не понравимся... Идём, азимит...
И пояснил суетливо:
— Я доведу тебя до некоего искомого места, но потом ты меня отпустишь. Теперь ты знаешь, кто должен был указать тебе путь. Это я. Надеюсь, ты больше не будешь спрашивать, зачем я вырвал тебя из рук грифонов? Ужасный отец Валезий дал мне денег и сказал: ты доведёшь латинянина по имени Ганелон до некоего искомого места, а потом он тебя отпустит. Он сказал именно так, Ганелон. Ужасный отец Валезий дал мне денег и предупредил, что, помогая тебе, я могу потерять корабль. Я его потерял, но мне жаль мою «Глорию». К кораблю привыкаешь, как к лошади.
Ганелон кивнул:
— Алипий — это твоё настоящее имя?
— Другого у меня нет.
— Если отец Валезий заранее заплатил тебе за всё, если ты знал, что на борт «Глории» поднимется именно тот человек, забота о котором возложена на тебя, то почему, Алипий, ты позволил своим грязным матросам обижать меня и даже запереть в клетку?
— Иначе они бы тебя убили.
— В клетке убить проще.
— Так только кажется, — возразил грек. — В клетке человека можно дразнить, в клетке человека можно всячески унижать, но никому в голову не придёт убить человека, который и без того уже сидит в деревянной клетке. Не знаю, почему это так, но это так.
— Ты любишь деньги, Алипий?
Грек не ответил.
Над городом вновь поднялось яркое пламя, а затем издали долетел приглушённый гул взрыва.
Алипий обречено топнул ногой.
Он даже взвыл негромко.
Он теперь видел, что город городов горит весь — от Влахернских ворот до ворот святой Варвары. Клубы дыма и пламени поднимались над Петрионом, застилали церковь Христа Вседержителя, густо укутывали холм Акрополя. В бледном ужасном свете Луны страшно взбухали, переплетаясь в воздухе, чёрные стены жирного дыма. Из глубин дыма прорывалось яркое пламя. Алые огоньки нежными змейками ползли по склону холмов. Наверное, там горел сухой вереск.
— Смотри, — указал пальцем грек. — Там, где пока не видно огня, в той тёмной части, там находится район Кира. На площади Амастриан стоит мой дом. Может, он ещё не разрушен.
Он тяжело вздохнул и вдруг заторопился, запричитал, даже потянул Ганелона за рукав:
— Идём. Я покажу тебе искомое место. Это некий нечистый дом, который я тебе покажу и сразу уйду, потому что мне надо уйти, а отец Валезий обещал, что ты отпустишь меня. Идём! К утру латиняне рассеются по всему городу, но, может, я успею спасти семью.
Он поднял голову и пробормотал:
— Похоже, Господь не собирается останавливать этот ужас..."
XV–XVI
"...птица феникс.
Она редко появляется на людях, может, раз в тысячу лет. Но если появляется, это знак свыше того, что где-то падёт великая твердыня.
Разве не феникс распростёр огненные крыла прямо над Константинополем?
Алипий бормотал по привычке.
Ганелон и Алипий осторожно шли по краю мостовой, прячась в тени, густо отбрасываемой многоэтажными глухими зданиями, в которых, несомненно, таилась жизнь.
Но именно таилась.
Люди боялись даже выглядывать в окна. Нигде не светился ни один огонёк.
Аркады, портики, колонны.
Иногда встречались каменные здания в девять этажей.
Они походили на горы.
Ганелон взирал на такие здания изумлённо.
Так же изумлённо он обошёл на какой-то тёмной площади каменный столп, под которым дурно пахло. Там наверху, торопливо объяснил Алипий, уже десять лет сидит святой человек. Он дал обет не сходить со столба, пока у неверных снова не будет отнят Иерусалим. Но, похоже, уже сегодня святого человека свергнут с его столпа.