Крестовые походы
Шрифт:
Я потерял брата Одо. Стрела, пущенная рукой гнусного еретика, лишила жизни истинно святого человека. Теперь уже никогда брат Одо неспешной походкой не пройдёт по пыльным дорогам Лангедока, вдыхая густой, настоявшийся на овсах и на душистом клевере воздух.
Папский легат Амальрик прав: убить надо всех!
Господь своих отличит.
Дым...
Запах дыма...
Однажды Ганелона уже пытались задушить нечистыми колдовскими испарениями. Это случилось в Риме, в подвале рядом с Вороньей бойней.
Перивлепт.
Восхитительная.
Связанный,
— Нас что-то связывает?
И она, взглянув на окровавленную руку еретика Матезиуса, ответила:
— Кровь..."
XVI
"...во дворе валялся монах в задранной на голову рясе. Человек пять серджентов, все крепкие, усатые, раскачивали бревно, пытаясь выбить тяжёлые створки монастырских дверей, окованные железными полосами.
Бросив у забора коня, Ганелон, никем незамеченный, задами скользнул в сад. Из крошечной часовни, знал он, прямо в библиотеку монастыря ведёт узкий подземный ход.
Он дал слово брату Одо увезти из Барре монаха Викентия, и он хотел выполнить своё слово.
Затаившись за густым буком, он внимательно осмотрел сад.
Похоже, сердженты не подозревали о существовании тайного подземного хода, они, как быки, продолжали ломиться в ворота, а может, это они дали такой обет — войти в монастырь Барре только через главные его двери.
Ганелон бесшумно скользнул в крошечную часовню.
Сумрак.
Густые тени.
Сладкий тихий запах ладана и кипарисового масла.
Едва теплящаяся лампадка перед распятием.
Ганелон упал на колени.
Господи, я страдал!
Господи, брат Одо пал во имя твоё!
Господи, что наши страдания перед твоими!
Сумрак. Густые тени. Коврик перед распятием.
Перивлепт.
Конечно, Амансульту и его, Ганелона, связывала кровь.
Но что имела в виду Амансульта, произнося это? Кровь раненого Ганелоном катара или общую кровь, текущую в их жилах? Знала ли Амансульта о их родстве?
Перивлепт.
Восхитительная.
Ганелон был полон чёрного отчаяния и такого же чёрного гнева.
Это отчаяние, этот гнев вели его по низкому тёмному подземному переходу.
Он шёл, ничего не видя перед собой, выставив вперёд руки.
Наконец, он почувствовал под ногами выщербленные ступени.
По узкой витой лестнице из железа Ганелон поднялся прямо в монастырскую библиотеку.
Запах пыли.
Свет сумеречный.
Высокие мозаичные окна библиотеки, украшенные библейскими сюжетами, доходили почти до потолка, но всё равно пропускали мало света. На широком деревянном столе в беспорядке валялись книги и списки, ножи для подчистки пергамента и перья, свинцовые карандаши и стопы бумаг, наверное, приготовленных для просмотра.
Краем глаза Ганелон уловил лёгкое движение.
Он обернулся.
Женщина.
Зачем в монастыре женщина?
Глухое, чёрное, до самого пола платье. Чёрный платок, низко опущенный на глаза. Выбившаяся из-под платка седая прядка.
Наверное, это и есть некая сестра Анезия, пришедшая в Барре из Германии, подумал Ганелон.
И решил: она, наверное, напугана. Она, наверное, смертельно напугана. А раз так, она непременно поможет мне.
Он сказал негромко:
— Я ищу монаха Викентия.
Сестра Анезия не ответила.
Он повторил:
— Я ищу монаха Викентия.
Только тогда женщина глухо ответила:
— Подойди к окну.
Ганелон медленно подошёл к окну.
Серджентов отсюда не было видно, но, судя по грохоту, усиленному сводами монастыря, они ещё не оставили попыток войти в монастырь Барре через его главные двери.
Сердженты упорны, подумал он. Минут через десять тяжёлая дверь рухнет и сердженты ворвутся в монастырь именно так, как они этого захотели — через главный вход.
Им овладело равнодушие.
Он молча смотрел в окно.
Тщедушное тело монаха Викентия, ещё больше тщедушное от того, что он был полностью раздет, висело вниз головой на толстом суку старого грушевого дерева.
Судя по безвольно опущенным рукам, монах Викентий был давно мёртв..."
XVII–XVIII
"...грохот доносился снизу. Сердженты не отступали. Их жёсткая настойчивость невольно внушала страх.
— Ты орудие дьявола, Ганелон.
Он поднял руки и закричал:
— Я орудие Бога!
Он видел: бледное лицо Амансульты иссечено ранними морщинами, её прежде тёмные волосы посветлели, а местами между некоторых ещё тёмных прядей выбивалась откровенная седина. Он видел: Амансульта, как и вавилонский маг Сиф, не нашла великую панацею.
Сердце Ганелона гулко стучало.
Чёрное платье. Чёрный платок. Глаза, затемнённые усталостью.
Но вот странно, впервые Ганелон не увидел во взгляде Амансульты привычного холода и презрения.
Только усталость.
Страдание и усталость.
Амансульта не нашла великую панацею. Значит, дьявол ей не помог.
Ганелон задохнулся.
Я убил её в Константинополе. Я бросил её полуживую в ночи, в которой её должны были добить святые паломники. Потом я слышал от многих, что это так и случилось, что её уже давно нет среди живых. О ней много лет никто не приносил никаких известий. И, тем не менее, она вот — живая. Она стоит у окна, она смотрит на него, на Ганелона, и в глазах её усталость.