Крестовый марьяж
Шрифт:
Все это время майора с завидным постоянством опекали представители КГБ, военной контрразведки и бригада следователей из военной прокуратуры. Большая часть чинов прибыла из столицы на следующий день, после размещения бывшего пленного летчика в одноместной, уютной палате госпиталя. Каждый день, сменяя друг друга, специалисты различных ведомств наведывались, в сверкавшие белизной апартаменты, и часами беседовали, задавая, как правило, одни и те же вопросы и аккуратно записывая обстоятельные ответы.
Охрану из коридора, что размещалась напротив входа в палату, и не
Задержав Владислава в краевом центре и на субботу, генерал, возглавлявший комиссию от контрразведки, прощался с ним в одном из кабинетов штаба Тихоокеанского Флота, разговаривая "по душам":
– Ты уж майор не обижайся...
– низким голосом говорил седой человек в штатском костюме, - мы тоже люди и понимаем, как нелепо с тобой обошлась жизнь. Хотя, некоторые считают - повезло. Но надо во всем досконально разобраться. Потерпи...
Берестов молчал. Ему было что ответить, но порой наступали часы, когда жажда справедливости и ясности будущего уступала место апатии и безразличию ко всему...
– В Москве нам придется ещё немного повозиться. Должен придти ответ в МИД от твоих душегубов. Сопоставим, доложим, и, глядишь - закончатся мучения. Коротко скажу следующее: если в ближайшее время придет вызов в столицу - радуйся. Дела пошли на поправку. Для снятия с должности, увольнения из армии, или чего ещё похуже - приглашать туда не станут. Но, быть может, захотят встретиться и для продолжения серьезного разговора...
Генерал набил табаком изящную трубку и долго раскуривал её. Затем закончил разговор фразой:
– Ну а коли не вызовут или не сочтут возможным поверить... При всем человеческом уважении к тому, что ты пережил - помочь не смогу... Тут как на мизере: сыграл в ноль - пуля закрыта, насовали взяток - гора выше всех...
В родном гарнизоне его сразу узнавали, заключали в объятия и подолгу трясли руку. Поздравляя, каждый пытался расспросить, разузнать подробности столь неординарного спасения удачливого пилота. Но молчаливый Берестов, едва улыбнувшись, отвечал на приветствия, извинялся и продолжал свой путь, опираясь на трость и не оборачиваясь...
Первое, что сделал Владислав, вернувшись в военный городок после полугодового отсутствия - обошел семьи членов своего экипажа. Тяжкий долг, рассказать женам о последних минутах жизни их супругов, лежал на плечах непосильным бременем. Но, по-другому было нельзя... Прихрамывая, медленно он поднимался по ступеням пятиэтажек и, подойдя к очередной знакомой двери, каждый раз долго стоял, не решаясь нажать на кнопку звонка...
Оставшиеся, после катастрофы, жить в военном городке женщины, выглядели постаревшими. Некоторых Берестов, едва узнавал...
Встречали по-разному... Кто-то с плачем обнимал, искренне радуясь, что хоть один из них остался жив. Кто-то молча, с каменным лицом, будто осуждая за это, неохотно посторонясь - дозволял войти...
Он вспоминал лица, и глаза вдов... Долгое время они пребывали в неведении о причинах катастрофы, довольствуясь лишь скупыми версиями и давними заключениями наскоро поработавшей комиссии. Почти все задавали вопросы и с горькими слезами внимали рассказу о случившемся на самом деле. Некоторые, боясь подробностей, не спрашивали ни о чем, и командир ушедшего в небытие экипажа не смел тревожить их подживающие раны...
Он обошел всех.
Чуть позже, во время похорон двух авиаторов, навсегда оставшихся в корме самолета, и переставших с возвращением своего командира сиротливо числится пропавшими без вести, к нему подвели, приехавшую с Урала, мать радиста. Старая женщина уже не плакала. Мудрые глаза смотрели на него проницательно и по-доброму. Низким голосом она успокоила:
– Я верю, сынок... Ты сделал все, чтобы спасти наших ребят. Не убивайся, и не терзай себя. Тебе надо ещё долго жить...
Берестов, сняв фуражку, наклонился и припал губами к её теплой, морщинистой руке. Она погладила голову молодого человека и продолжала:
– Рассказали мне о твоих напастях... Нелегко тебе. И у меня боле никого на свете не осталось... Коли совсем станет худо - приезжай сынок. Ты последним моего Романа видел... Всегда буду рада...
4
– Эй, счастливчик, - окликнул проснувшегося друга майор, - вставай! День освобождения проспишь.
– Привет, - потягиваясь, пробормотал капитан и, взглянув на часы, вскочил с постели, - вот это я придавил, однако...
Заболтавшись вчера до поздней ночи, приятели легли поздно. Утром Владислав по привычке открыл глаза в семь, а Максим беспробудно спал до полудня.
– Скоро уж девчонки могут заявиться, - радостно воскликнул он, выбегая в коридор с полотенцем.
– Не торопись, - посоветовал вдогонку пилот, - оформление документов ещё пару часов займет...
Позавтракав прямо в камере, они отправились знакомиться с новым дежурным, сменившим пожилого вояку. На сей раз, за столом вальяжно восседал молодой капитан третьего ранга, приблизительно того же возраста, что и Берестов. Читая свежую газету, он даже не повернул головы, когда офицеры вышли из коридорчика. Только услышав приветствие, работник комендатуры ненадолго прервался и, кивнув, небрежно бросил:
– Вас инструктировали, что из камеры арестованным разрешается выходить только в туалет?
Макс решил с подобной занудой не связываться и промолчал.
– Мы в курсе, - ответил летчик.
– У капитана Лихачева сегодня кончается срок в шестнадцать часов. Хотелось бы, чтобы в это время он вышел отсюда.
– Вот в шестнадцать и займусь документами, - ухмыльнувшись, ответил, дежурный, - к своей смене закончу. У нас тут свои порядки.
Договорив, он снова уткнулся в прессу, давая понять, что далее разговаривать, не намерен. Но уже через секунду, оторопев, взирал широко раскрытыми глазами, как его газета медленно превращается в руках летчика в меленький, скомканный шарик. Закончив аутодафе, Берестов наклонился к побледневшему от злости офицеру и аккуратно запихал тому комок в нагрудный карман кителя, приговаривая при этом: