Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый

Васильев Юрий

Историческое значение крестьянской войны заключалось в ее воздействии на политику государства, дальнейшее социально-экономическое и политическое развитие страны. Это проявилось в признании государственной властью ошибочности прежней политики и объявлении переход к нэпу. В то же время авторы не переоценивает проявление легитимации ряда крестьянских требований в новом Земельном кодексе, который был принят 30 октября 1922 г. и вводился в действие с 1 декабря. Новое советское земельное законодательство, по мнению авторыа, следует рассматривать не столько как победу крестьянства, как это нередко трактуется, а в качестве уступки, в духе нэпа, крестьянским интересам. Поэтому воспользоваться плодами подобной «пирровой» победы оказалось невозможно: основополагающим принципом советской земельной политики стала национализация земли – крестьянство так и не дождалось обещанной социализации; допущение элементов капитализма в экономической сфере нэпа сопровождалось одновременным ужесточением политической системы.

3. Результаты проведенного исследования дали возможность авторам работы получить обоснованные и достоверные заключения и оценки в интерпретации и понимании исторических событий и явлений, а также опровергнуть многие из до сих пор существующих мифов и искажений исторической истины. Во-первых,

отмечается, что нередко возможности крестьянского протеста получают преувеличенную характеристику. В этой связи важным вопросом является оценка степени угрозы (опасности) крестьянского движения для Советского государства. Рассуждения о гипотетическом варианте объединения крестьянского протестного движения в масштабе всей страны (или хотя бы крупного региона), тем более о захвате власти в стране, по оценке авторыа, беспочвенны. Конечно, крупные протестные явления (антоновщина, махновщина, Западно-Сибирское восстание, «чапанка», «вилочное восстание», серовщина, Кронштадт и др.) создавали военную угрозу государству, отвлекали значительные военные силы Красной Армии и материальные ресурсы государства на их ликвидацию. Однако даже в условиях кульминации крестьянской войны не военная опасность являлась определяющей, а продовольственная угроза, которая могла поставить под сомнение само существование Советского государства. Парадоксально, но изначальным источником продовольственной угрозы для Советского государства являлось не само крестьянское движение, а экономическая политика самого государства. В ходе крестьянской революции 1917—1918 гг. в стране произошел экономический регресс, связанный с возвратом к натуральному, патриархальному хозяйствованию: крестьянские хозяйства в большинстве своем обеспечивали лишь потребности собственной семьи, располагая незначительными запасами товарного хлеба. «Осереднячение» деревни объективно сокращало сектор крестьянского землевладения, на котором велось товарное производство, порождало падение производительных сил. Политика военного коммунизма ускорила данный процесс: из-за незаинтересованности крестьянина в обработке земли, изъятии «излишков» сверх потребительной нормы привел к резкому сокращению посевных площадей и уменьшению крестьянских хозяйств. Не имея никакого интереса в расширении своих хозяйств, крестьянство ограничивалось производством лишь для потребности собственной семьи. Стремительный рост натуральных хозяйств подрывал продовольственную политику, построенную на извлечении «излишков», то есть реквизиций хлеба при разверстке.

Военный коммунизм, порождавший протестное движение в крестьянской среде, по сути своей работал на собственную самоликвидацию. Уход крестьян к повстанцам сокращал трудовые ресурсы в деревне. Военная цель – подавление восстаний и уничтожение повстанцев – противоречила экономическим соображениям. В опустевших крестьянских волостях (одни были убиты, другие репрессированы, третьи ушли к повстанцам) не у кого было забирать «излишки» – не стало ни излишков, ни их производителей. Возникала опасность потери источника продовольственных ресурсов. Никакой реквизиционный аппарат не был в состоянии решить данную проблему. Принуждение с использованием вооруженной силы оказывалось бессмысленным занятием, когда некого принуждать к выполнению хлебной и других разверсток, с начала 1921 г. – семенной разверстки, посевных кампаний (полного засева полей). Некому было также выполнять трудовые повинности: подвозить хлеб, заниматься заготовкой топлива и пр. У крестьян не осталось ни лошадей, ни фуража. В результате образовался своеобразный порочный круг: государственная политика военного коммунизма, являясь причиной крестьянского сопротивления, одновременно поставила государство перед чрезвычайной необходимостью ликвидации повстанческого движения, поскольку провал посевной кампании и сбора продразверстки (из-за потери производителей и сельхозпродукции) создавал реальную и постоянную угрозу голода в стране. Монополизация продовольственного дела, как задача огромной трудоемкости, предполагала наличие организованного, отлаженного и огромного государственного механизма, которого Советское государство не имело. Затраты государства, связанные с заготовкой крестьянского хлеба (изъятием и сохранением зерна и продовольствия у крестьян) и доставке его в города оказывались непомерно высоки: на современном экономическом лексиконе это означало нерентабельность всего государственного предприятия.

Во-вторых, не преодолен идеологический миф о характеристике повстанческого крестьянского движения как следствия заговоров и руководства белогвардейского офицерства. В результате изучения данного вопроса выяснилось, что «осередняченное» крестьянство, рассматриваемое в качестве господствующей части данной социальной группы, объединяло с красными наличие общего врага – Белой гвардии, пытавшейся восстановить ненавистную для крестьянства помещичью Россию. Для крестьянина главным врагом был помещик и его защитник – Добровольческая армия. Белогвардейцы в крестьянском сознании ассоциировались с бывшими угнетателями, одетыми в офицерские мундиры, которые мечтали о реставрации былой великой, единой и неделимой России. К тому же белые правительства не пыталось привлечь крестьянство на свою сторону даже обещаниями – решение земельного вопроса относилось на неопределенное будущее. Импульсивные попытки земельных реформ последнего белого правителя генерала Врангеля имели определенную ориентацию на зажиточного сельского хозяина. В этой связи рассуждения о руководстве крестьянскими восстаниями со стороны белогвардейцев не имеют оснований. Кронштадтское восстание, в котором проявился крестьянский протест, также не было белогвардейским мятежом, как утверждалось в советской легенде. Создателем данного идеологического мифа стал председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий.

В-третьих, в работе опровергается идеологический миф о руководстве крестьянским протестным движением со стороны эсеров. Навешивание ярлыков в адрес крестьянских восстаний как «кулацко-эсеровских мятежей» заключает в себе очевидный парадокс. IX Совет партии эсеров принял установку на борьбу с кулачеством как одну из основных партийных задач. Позиция партии основывалась на установке: организация крестьянства должна строиться на почве политической программы, а не на почве профессиональных крестьянских интересов. Крестьянские союзы создавались без участия партии эсеров. Позиция эсеров в роли «третьей силы», закрепленная IX Советом партии в июне 1919 г., выражалась в стремлении противопоставить противоборствующим сторонам в Гражданской войне – большевизму и реставрации – «трудовую демократию города и

деревни» (крестьянство в первую очередь) как «третью силу». В частности, зеленое движение рассматривалась эсерами в качестве вооруженной опоры «третьей силы» для борьбы против обеих диктатур (В книге подчеркивается неправомерность отождествления зеленого движения с крестьянским движением в целом: зеленые являлись лишь частью крестьянского протеста). Однако попытка создать демократическую альтернативу в условиях борьбы на два фронта потерпела провал. Реальная невозможность становления эсеров в качестве «третьей силы» в стране, охваченной жестоким и кровавым гражданским противоборством, проявилась в отказе от любых компромиссов: исключении из возможной социальной опоры значительных протестных потенциалов в крестьянском движении в виде махновщины, антоновщины. Особенно наглядно беспомощность партии эсеров проявилась в ряде заявлений партийного руководства о непричастности эсеров к крупнейшим протестным крестьянским движениям. Трудно представить себе даже гипотетическую возможность в отношении крестьянской среды «подняться до понимания общегосударственных задач и методов борьбы» или «оформления классового самосознания крестьянства». Тем не менее осенью 1920 г., в условиях массовых и мощных протестных крестьянских выступлений по всей стране, эсеры настойчиво продолжали утверждать прежние установки. К тому же после ликвидации военных фронтов и победы Советской власти над белыми уцелевшие остатки представителей небольшевистских партий (эсеры, меньшевики) находились на учете чекистов.

Большевистская трактовка крестьянских восстаний как «кулацких», «эсеровских», «белогвардейских» была обусловлена идеологическими и пропагандистскими соображениями, а также стремлением партийных, советских, военных руководителей, чекистских органов переложить вину за собственные просчеты.

В-четвертых, В книге освещается происхождение и содержание мифа об анархистской природе махновщины, опорой которой якобы являлись кулацкие верхи деревни. Как показано в работе, его авторство принадлежало Л. Д. Троцкому, чтобы заслонить народное крестьянское содержание махновщины. Попытка Троцкого объединить в одном социальном явлении – махновщине – непримиримые стороны (анархокоммунизм и кулачество как его враг) представляется провокационной. Анархистская умозрительная теория, как идеология радикального революционного толка, оказалась далекой от подлинных интересов трудящихся. Поэтому безосновательно выпячивание анархистской оболочки махновщины, попытки определить типологию данного массового крестьянского движения в качестве анархистского.

Махновщина возникла и развивалась как самостоятельное крестьянское движение с осознанными целями, его руководитель Нестор Махно был выразителем крестьянских настроений. Для характеристики социального состава махновского воинства автором работы приведена характеристика основной группы командного состава махновцев, входивших в число ближайших сподвижников Махно. Махновские командиры, игравшие заметную роль в крестьянском движении, являлись выходцами из бедноты, имели в основном образование не выше начального. Махновская армия в значительной степени состояла из бедняцкой молодежи, верившей в идеал уравнительного социализма.

В работе также определяются принципиальные отличия махновщины от григорьевщины и петлюровщины, что опровергает пропагандистские утверждения о едином общеукраинском «народно-повстанческом движении».

В-пятых, авторы проанализировали социальную основу крестьянского протестного движения. Доказано, что ее составили среднее крестьянство, а также крестьянская беднота. В работе обосновано положение о том, что политика военного коммунизма легла своей тяжестью в первую очередь на основной слой сельского населения – среднее крестьянство, подрывая стимулы аграрного хозяйствования. Заставить производителя отдавать хлеб и не снижать при этом сельскохозяйственное производство можно было только усилением мер принуждения и насилия. Середняк являлся наиболее исправным плательщиком разверсток, у многих сыновья ушли в Красную Армию добровольцами. Он нес на себе основной груз разверсток. Конечно, ни один крепкий хозяин не горел желанием добровольно расстаться с «излишками» как по государственной разверстке, так и по фактически повторной разверстке – внутренней. Помимо многих видов разверсток, на среднем крестьянстве держались тяготы трудовых повинностей. В условиях кульминации политики военного коммунизма ужесточение мероприятий в отношении крестьянских хозяйств достигло крайнего предела: государственная власть потребовала от российского крестьянства обязательного полного засева полей по заданию государства: устанавливались государственные планы засева по уездам, волостям и селениям как часть общегосударственного плана обязательного засева. Все крестьянские запасы семян объявлялись неприкосновенным семенным фондом. Государственной повинностью объявлялось обсеменение всей площади земли, установленной государственным планом посева. Губернские органы власти получили право вводить семенную разверстку, а также перераспределять среди крестьян их семенные запасы.

Авторы подчеркивают следующее обстоятельство: помимо среднего крестьянства, недовольство властью выражала также значительная часть крестьянской бедноты. Активное участие в восстаниях «полупролетариата» (беднейшего крестьянства) разрушило обоснование существования в Советской России социальной опоры диктатуры пролетариата. Нередко именно бедняки, не отягощенные личной собственностью, становились активными повстанцами. Подобное явление вполне объяснимо. Неимущее сельское население, не имеющее собственных запасов хлеба, должно было обеспечиваться за счет внутренней разверстки – излишков, оставшихся у более зажиточных крестьян сверх норматива по государственной разверстке и собственного потребления. Крестьянская беднота, чтобы получить хлеб, должна была добираться в волостной центр, выстаивать очередь в продовольственной конторе, доставлять полученный хлеб домой – на все это растрачивалось много времени и сил, столь необходимых в полевой сезон. Кроме того, именно беднота, поддержанная средним крестьянством, в условиях массовой мобилизации в Красную Армию во многих местах поднимала мятежи мобилизованных.

Даже в период перехода к нэпу сокрытие от учета пашни осуществлялось в первую очередь беднейшим крестьянством, семьями красноармейцев, вынужденных идти на этот шаг из-за разорения хозяйств после Гражданской войны: нечем было засеять поля. Однако план продналога устанавливался по наличию фактической земли, вне зависимости от того, сколько крестьянин мог засеять (не учитывалось наличие семенного материала, рабочего скота, инвентаря). Крестьяне—бедняки, не имея возможности заплатить продналог, продавали семенной материал и сельхозинвентарь, скот, чтобы оплатить налог. Сбор продналога за скрытую от учета землю порождал недовольство бедняков.