Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.

Буганов Виктор Иванович

Семья Тимофея Разина принадлежала к домовитому, зажиточному казачеству, пользовалась известностью; его сын Степан был крестником самого Корнилы Яковлева — одного из вождей домовитых, будущего атамана Войска Донского.

Мы ничего не знаем о Степане Разине до начала 50-х годов. Первое документальное известие сообщает, что 5 ноября 1652 г. Степан Разин, молодой человек 20-ти с лишним лет, «в кругу» в Черкасске (казачьей столице) просил отпустить его в Соловецкий монастырь, чтобы выполнить обет, данный его покойным отцом и им самим, «помолитися» соловецким чудотворцам. То же повторилось в 1661 г., хотя на этот раз он, возможно, и не добрался до Соловков. Во время этих путешествий Разин, несомненно, побывал в Москве. Посетил он столицу и по другому случаю — в 1658 г. ездил в составе станицы во главе с донским атаманом Наумом Васильевым, причем заболел в Валуйках и отстал. После

того как «тот казак от болезни своей обмогся», валуйский воевода И. Языков отпустил его в Москву. Эти поездки, несомненно, обогатили Степана Разина новыми впечатлениями: недаром он впоследствии много раз вспоминал московских бояр — народных лиходеев.

Включение сто в состав донской станицы в Москву нельзя не связать с тем, что он принадлежал к верхушке казачества. Этим же можно объяснить и другие важные поручения, которые ему давались. В 1661 г. его вместо с несколькими донцами и запорожцами и Иваном Исаковым из Москвы отправили для переговоров с калмыцкими тайшами о мире и совместных действиях против крымцев и ногайцев. Он побывал на этот раз в Астрахани. А через два года, воспой 1663 г., Степан возглавил отряд донских казаков и вместе с запорожцами и калмыками ходил под Перекоп против крымских татар. Здесь они захватили много пленных (ясырь) и скота, а на обратном пути у Молочных Вод разгромили крымский отряд.

Эти сообщения, довольно краткие и отрывочные, дают все же попять, что Разин к 30 годам начал приобретать определенное влияние на Дону. У него появляются задатки смелого военного предводителя, а включение его в состав посольств свидетельствует об умении обходиться с людьми, вести переговоры. Он, возможно, знал несколько языков (например, калмыцкий, татарский, польский), хотя утверждение Кемпфера, секретаря шведского посольства в Персии, о том, что он говорил на восьми языках, едва ли соответствует действительности. Опыт, который он приобрел, пригодился ему через несколько лет, когда он встал во главе повстанцев.

Как видим, ко времени Крестьянской войны Стенай Разин выступает человеком бывалым и опытным, смелым и решительным. Наблюдения во время путешествий по России дали богатую пищу его пытливому и беспокойному уму — тяжелая жизнь простых людей, стонавших от ига бояр и дворян и произвола воевод и приказных, раскрылась ему во всей неприглядности и безысходности. Рассказы беглых, массами оседавших по Дону и его притокам, положение донской голытьбы, неустроенной и голодной, эксплуатируемой «значными» казаками, тоже заставляли задумываться. Ко всему этому добавились и личные переживания — в 1665 г. по распоряжению князя Ю. А. Долгорукого, командовавшего русскими войсками в войне против поляков, казнили Ивана Разина, брата Степана. Иван Разин возглавлял полк донских казаков, который осенью того же года просил разрешения вернуться на Дон, но, не получив его, самовольно покинул войско Долгорукого и отправился домой. Современники-иностранцы, сообщающие об этом факте, говорят, что на смерть брата Степан Разин указал как на причину своего выступления в годы Крестьянской войны во время допросов в Москве (он-де хотел отомстить за брата)^[42]. Это известно вполне вероятно, хотя оно и не подтверждается документальными данными; сыскное же дело С. Разина, вероятнее всего, не сохранилось.

В следующем 1666 г. 700 донских казаков, выступивших из верховых городков к Москве, возглавил атаман Насилий Ус, ставший несколько лет спустя сподвижником Степана Разина. Последний, несомненно, хорошо знал о походе и его целях, т. к. по возвращении на Дон Василия Уса допрашивали на войсковом кругу в Черкасске, а в числе «станичных молотцов», отправленных в Москву с извинениями, числился и Фрол Разин — брат Степана, впоследствии активнейший участник восстания, один из его предводителей.

К началу Крестьянской войны Степан Разин имел селимо — жену, которую он «подсылкою увез из войска» (из Черкасова) в Кагальник в 1669 г. по возвращении с Каспия. В источниках упоминается также его пасынок Афанасий.

Влияние личности Разина наложило отпечаток на большинство событий Крестьянской войны, начиная с похода донской голытьбы и беглых крестьян на Волгу, Яик и Каспий и кончая действиями бесчисленных отрядов повстанцев в Поволжье и других районах страны, хотя они нередко по были прямо связаны с руководителями восстания. В ого действиях, как военного руководителя, немало импульсивности, порывистости, мощной и своенравной, силы и энергии, бьющей через край.

Его богато одаренной натуре были свойственны не только умение владеть саблей, удаль и отвага, взращенные в воинственной и вольнолюбивой среде, но и несомненные

способности в организации и проведении походов и сражений, сметливость и хитрость, так необходимые в военном деле, целеустремленность в разработке и осуществлении планов, умение направлять действия больших масс людей. Он был настоящим народным предводителем, который поразил воображение современников и потомков титанической силой характера, широтой и удалью натуры, своеобразной и противоречивой. Таков был и народ, который выдвинул из своих рядов этого могучего человека былинного склада.

ПОХОД НА ВОЛГУ, ЯИК И КАСПИЙ

События лета 1666 г. многому научили бедный люд. Они показали, что надеяться на помощь русских бояр-правителей нельзя. Требования властей о выдаче с Дона беглых возмутили казаков; и войсковая старшина и сам атаман Войска Донского Корнила Яковлев, как бы ни хотели они втайне выполнить этот приказ, не могли это сделать. По распоряжению московского Посольского приказа Василия Уса и его товарищей заставили явиться из верховых городков в Черкасок — столицу донского казачества и подвергли допросу. Они настаивали на том, что пошли к Москве «на… великого государя службу…, а, идучи дарогою, разоренья и грабежу никому не чинили». Конечно, на Дону все понимали, что эти утверждения по соответствовали действительности, но делали вид, что все так и было. К. Яковлев в декабре того же 1666 г., сообщая в Москву о допросе, добавил, что усовцы подверглись жестокому наказанию «без пощады» за свой самовольный поход, «чтоб, на то смотря, иным неповадно» было; им не дали царского жалованья^[43]. Решительные выражения атаманской отписки должны были создать видимость жестокого наказания, которое обрушилось на усовцсв. В Москву с отпиской поохали войсковой атаман М. Самаренин и 25 «станичных молотцов».

Московское правительство, недовольное, конечно, таким исходом событий, тем не менее сделало вид, что удовлетворилось объяснениями. Однако положение на Дону становилось все более напряженным. Усиливалось обнищание основной массы голутвенного казачества, росли противоречия между казачеством и русским самодержавном, между бедными и богатыми в самой казачьей среде. Донская беднота искала выход, и он был найден весной 1667 г., когда массы гультяев объединились вокруг атамана, предложившего организовать новый поход. Речь шла вроде бы о предприятии, давно ставшем обычным для донцов— очередном «разбойном» походе за добычей («за зипунами»), Однако с самого начала все выглядело иначе и сравнении с тем. что происходило до этого.

В 1667 г. на Дон хлынули новые потоки беглых: закончилась воина с Польшей (Андрусовское перемирие было заключено как раз в этом году), и многим «даточным кодам», служилой мелкоте, обнищавшим и разоренным, не оставалось ничего иного, как искать пристанище и пропитание на Дону, в Поволжье и иных местах. Это знало и московское правительство — в грамоте царя Алексея персидскому шаху от 3 мая 1668 г. имеется такое признание: «…Ведомо нам, великому государю, учинилось, что объявились в понизовых местех воровские люди, беглецы из розных мост после учиненного миру с Польским королевством»^[44]. А более чем за год до этого царицынский воевода А. Упковский доносил в Москву: «И во многие де в донские городки пришли с украины беглые боярские люди и крестьяне з женами и з детьми, и от того де ныне на Дону голод большой»^[45].

Уже в конце зимы и начале весны отдельные небольшие отряды казаков вырываются на Волгу и в Каспийское море, грабят торговые суда. «Домовитые» не могли ничего сделать с голытьбой, оказавшейся в отчаянном положении. Тот же К. Яковлев летом 1668 г., в беседе с царским воеводой И. Хвостовым, присланным еще в 1664 г. на Дон с военным отрядом, признавался: «…У них, казаков, непостоянство стало большое и великого государя указу чинятся непослушцы».

Выступления небольших казацких отрядов воеводы Нижнего Поволжья подавили довольно быстро и решительно. По донская голытьба не успокаивалась, снова собиралась в отряды в донских городках, у Переволоки — там, где Дон близко подходит к Волге в районе Царицына, Это движение, нараставшее стремительно и неудержимо, вскоре возглавил С. Т. Разин. Причины нового похода он объяснил кратко и выразительно в словах, переданных от его имени царицынскому воеводе А. Упковскому в конце мая 1667 г.: «В войске де (Донском. — В. Б.) им пить и есть стало нечево, а государева денежного и хлебного жалованья присылают им скудно, и они де пошли на Волгу реку покормитца»^[46].