Крестьянский сын, дворянская дочь
Шрифт:
Прогуливаясь по залам мечети, собеседники вышли к небольшому саду, в котором располагалась могила Салах-ад-Дина. Тимур долго смотрел на могилу великого полководца и, наконец, произнес:
— Мне нужен клинок! Мой затупился от крови врагов при штурме Димашк-эш-Сама. Да! Да! И мне не подходят тяжелые, грубые и неповоротливые франкские мечи, но не нужны и только рубящие и легкие монгольские сабли. Нужен легкий и гибкий, острый и нуловимо быстрый меч, меч, наводящий ужас на врагов. Мне нужен меч, как знак военной удачи, как символ веры воинов в своего полководца, как олицетворение моей власти, которую я приобрел не по праву своего рождения, а по праву воинской доблести! — с несвойственным
Выходец из Испании, Ибн Хальдун обладал поразительными, прямо-таки колдовскими знаниями. Горизонты его разума были поистине безграничны. Современники считали, что ученый и маг водит дружбу с демонами, а то и с самим их прародителем. Гореть бы Хальдуну в очищающем огне инквизиции, останься он в дикой и фанатичной Европе, но мудрец предусмотрительно уехал в просвещенный мусульманский Восток. Написав свой труд «Мукаддима», Ибн Хальдун принялся искать Державу, что отвечала его идеалу, и Государя, который смог бы воплотить идеи ученого на практике. Неожиданно для себя он обнаружил эти качества в жестоком Тамерлане. Столкновение могучих османов и необузданных туранов неизбежно станет еще одной ступенькой к воплощению мечты об идеальном государстве. После покорения османов в руках свирепого, но умного Тимура будет Великий Шелковый путь. Покоренные народы смогут торговать и богатеть. Это ли не его идеал? Дать Темурленгу ключ к ОТРАЖЕНИЯМ? Один из последних носителей знаний тайной секты Ибн Хальдун решился!
— Я дам тебе меч! Это будет Сверкающий меч, такой, который ты хочешь. С его помощью ты сможешь возноситься над полем битвы и видеть со всех сторон, знать все о противнике, его тайные планы, сильные и слабые места. Горизонт твоего зрения станет необычайно широк. Разные страны и народы, разные времена предстанут перед твоим взором о, Повелитель.
Глава 1. Начало. 31 июля 1913 года
«Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф».
Закончив читать, рыжий веснушчатый мальчуган отложил тетрадь в сторону и, задумавшись, уставился на медленно текущую воду. Его спутница тоже молчала, перебирая мелкую речную гальку. Ребятня сидела на высоком волжском берегу прямо на верхушке здорового белого утеса, называемого Лбом. В этом месте великая река делала изгиб, огибая группу невысоких известковых гор, покрытых лесом. На другом берегу Волги тоже виднелся утес. «Словно два часовых на страже у ворот», — невзначай подумал парнишка, вспоминая старинные волжские легенды. Дело было знойным июльским днем, в ту пору, когда большая вода на Волге уже сошла, но река ещё не успела окончательно обмелеть и покрыться зеленой ряской.
Собственно, мальчуганом юного чтеца назвать уже никак было нельзя. Ещё не муж, но уже и не мальчик, подросток лет шестнадцати. Под белой льняной косовороткой угадывалось крепкое тело, налитое молодецкой силой. И хотя, как и большинство крестьянских детей, он был босоног, однако подпоясан отрок был не обычным пояском, а ремнём с бляхой ремесленного училища. Непослушная мальчишеская копна волос тоже была весьма примечательна: не светло рыжего, соломенного цвета. Волосы были темно-медные, даже скорее с бронзовым
— Интересно, какие раньше были длинные и пышные титулы: Тимур, Баргас… — насмешливо сказала девочка. — Хм, хотя… у нашего самодержца подлиннее будет.
— Не Баргас, а Барлас! — с видом знатока поправил мальчик. — Ничего сложного, если дословно, то это будет означать: Тимур сын Таргая из рода Барласов, Тимур Таргаевич Барласов, ежели по-нашенски. Тимур в переводе с монгольского означает железо. Тураном в те времена назывался Туркестан. А эмир — повелитель, вождь, титул, то же, что в Европе означает князь или герцог. Темурленгом же, что по-персидски означает Железный Хромец, Тимура прозвали персы, намекая на его хромоту. Наше Тамерлан — это и есть искаженное Темурленг.
— Ничего себе, герцог, а полмира захватил! Где Туркестан, а где Дамаск! Димашк же это Дамаск, верно?
— Верно!
— А что с мечом произошло потом, как, в конце концов, он оказался у моего деда? — поинтересовалась девочка.
Николка, а именно так звали мальчугана, засопел и почему-то виновато сказал:
— Не знаю, это все, что я пока смог разобрать. У твоего деда не почерк, а ребус какой-то!
И мальчуган потянулся к лежащей рядом на камне видавшей виды переплетенной тетради.
— Достаточно. Жарко и разморило. Потом разберем. А может в губернской библиотеке отыщется что-нибудь еще о знаменитых мечах?
— Поеду на учебу в город, поищу.
— Ищи, ищи, ищущий, да обрящет. Работай, Коля, работай! — подзадорила его подружка.
— Не дразнись, а то оттаскаю за косы и не посмотрю, что ты господская дочка.
— А ну, попробуй, только поймай сначала!
Наталка вскочила и резво стала спускаться к реке, быстро перебирая босыми ножками по острым камням. За ней, невзирая на крутой спуск, большими скачками пустился в погоню мальчик. В руке у него была, забытая девочкой на скале, соломенная шляпка. Дети еще долго носились по песчаному плесу, пока утомленная девчушка не упала на горячий летний песок.
— Попалась! — радостно завопил Николка, упав на девочку. Некоторое время они так и лежали, лицом к лицу. Руки, которые уже принялись, было, привычно щекотать подружку, неожиданно налились свинцовой тяжестью и стали неповоротливыми. Мальчик и девочка буквально несколько мгновений в упор рассматривали лица друг друга, как бы открывая их заново. Именно в этот момент между ними и проскочила, что называется, искра. Только дети еще это не осознавали.
— Пусти! Я говорю, пусти! — с какой-то новой, незнакомой интонацией приказала Наталка. А когда освободилась из невольных объятий своего друга, принялась с особой сосредоточенностью поправлять растрепавшуюся матроску.
— Айда купаться! — предложил Николка, пытаясь спасти ситуацию. С тугодумостью, свойственной всем представителям того пола, который он представлял, Коля просто не осознавал то, что с ними только что произошло. Не представлял масштаба изменений, не понимал того чувства, что меж ними зародилось. Поэтому, попросту струсив, а все мужчины — как известно — трусы, быстро скинул порты и, оставшись в одном исподнем, сиганул в воду. Поплыв широкими саженками подальше от берега, от нового чувства, зарождение которого он стал ощущать.