Крестьянский сын, дворянская дочь
Шрифт:
— Слава Господу! Доехали! — шумно выдохнула, перекрестившись, Наташина мама, подошла к мужу и встала рядом с ним.
А тот от волнения поначалу не мог сделать и шагу. Наконец успокоившись, он достал ключ и подошел к двери. Однако дверь оказалась опечатанной и на замочной скважине висела наклеенная бумага, на которой красовалась большая сургучная печать…
Воинов, держа в руке ключ, беспомощно оглянулся на домочадцев.
— И что делать? — растерянно спросил он.
Ответом было молчание. В это время из подворотни соседнего дома выкатился дворник в сером фартуке и с метлой в руке и стал как-то слишком подозрительно смотреть на нежданных гостей. Наконец лицо его разгладилось:
— Ба, никак молодой барин приехали!
— Ахметка,
— Я, Ваша благородь, я! — затараторил Ахмет, смешно коверкая язык. — Почитай три года за Вашим домом приглядываю. Не извольте беспокоиться — там все в порядке.
Поняв намек, Воинов положил монету в подобострастно подставленную руку:
— Это тебе за труды твои.
— Премного благодарен, барин!
— А что, милейший, — уже осваиваясь, снисходительным тоном осведомился Александр Олегович, — Я могу открыть дверь?
— Никак нельзя! Господин барон приказывали — только с его разрешения. Так что, увольте, но открыть никак невозможно. — проговорил Ахмет — Иуда, только что не побрезговавшей мздой. При этом хитрый татарин как-бы невзначай теребил висевшим у него на шее свистком.
Попавши впросак Воинов-отец замер, будто молнией пораженный. Что дальше делать он решительно не представлял. Особенно досадно было красноречивое молчание его женщин, растерянно стоявших в стороне. Именно в это время, словно чтобы выручить его из тупика, к дому подъехала коляска с вещами и Тихонычем. Облегченно вздохнув, Александр Олегович принялся деятельно руководить разгрузкой вещей. Впрочем, руководство заключалось в том, что он суетился, бегал вокруг коляски, давал ненужные советы, в то время как старик-слуга спускал на мостовую бесчисленные чемоданы, баулы, узлы и корзины. Услужливый Ахметка (вот мерзавец!), снова став сама подобострастность, словно и не грозил только что полицией, принялся ловко и сноровисто помогать в разгрузке багажа, предварительно не забыв сердечно облобызать своего старого приятеля Тихоныча.
— Мам, я зачем папа вещи спускает, а вдруг нам не откроют? Их же в гостиницу тогда вести придеться. — тихонько спросила дочка маму.
— Как не откроют? Обязательно откроют! — как-то неуверенно, лишь бы успокоить Наталку, сказала Екатерина Михайловна. — Господин Штоц же обещал.
Как будто услышав слова Воиновой-матери, к особняку подъехало ландо [48] , из которого выкатился невысокий кругленький человек с пышными рыжими усами — герр фон Штоц собственной персоной.
48
Ландо — четырёхместная повозка со складывающейся вперёд и назад крышей. От немецкого города Ландау, где они впервые появились в XVII веке.
— Прошу просчения, прошу просчения! — два раза повторил он. — Торопилься, как мог.
И, подойдя к дверям, принялся ловко срывать печати. Обрадованная Наталка оглянулась на мать, и была неприятно удивлена, увидев полный восхищения и обожания взгляд Екатерины Михайловны, устремленный на барона.
Вихрем Наталка бегала по комнатам старого особняка, заново открывая его. Это был обычный деревянный дом в неоклассическом стиле, коих немало было возведено в Москве после знаменитого наполеоновского пожара. Сразу после входа, украшенного ротондой с колоннами, начиналась огромная зала с высокими потолками. Слева и справа от залы отходили крылья здания, в которых ютились комнатушки, Зала была увенчана куполом, поэтому второй этаж был надстроен лишь над боковыми крыльями особняка. Боковые коридоры первого этажа заканчивались выходом непосредственно в зал, а коридоры второго этажа сообщались открытой галереей, проходящей у задней стены залы.
Обежав весь дом, Наташка устремилась к двери чёрного входа, располагавшегося вглавной зале в аккурат напротив парадного крыльца, и выбежала во двор особняка. На
Несколько раз споткнувшись о выпирающие из земли коренья и поцарапавшись о ветки, Наталка, наконец, добралась до старого потемневшего церковного сруба. Обойти храм не получилось — мешали заросли, Наташа хотела было проникнуть внутрь церкви, но со вздохом отложила на потом и эту затею, рассудив, что времени на разведку у неё будет достаточно. Нехотя она повернула к дому — пора обустраиваться на новом месте.
Наталке было предоставлено право выбрать комнату для спальни, и девушка остановила свой выбор на небольшой светлой комнате на втором этаже с окнами, выходящими во внутренний дворик, рядом с кабинетом деда, который был точной копией его кабинета в васильевской усадьбе.
Когда уже были занесены все вещи и путешественники стали обживать стоявший пустым дом, фон Штоц громко позвал всех в гостиную.
— Уфашаемые коспода и прекразные дамы! — начал он, поклонившись в сторону Наталки и её матери. — Я взял на зебя ответственность зорвать печати, хотя формально дом в залоге у банка. Но, не позднее чем завтра, зостоится огльашение завесчания и я польагаюсь на вашу дворянскую честность, косподин Воинофф.
Александр Олегович только молча кивнул в ответ. Удовлетворённый этим жестом барон продолжил:
— Я понимаю, что путникам надо отдохнуть с дороги. Но не будут ли дамы так любезны, принять пригльашение его зиятельства косподина князя, зовершить прогульку по Москве в его автомобиле.
Восторженные подпрыгивания и хлопки в ладоши со стороны девицы, и «Ах!» от ее матери были лучшим ответом на предложение.
— Тогда, если вы не протиф, за вами заедут в четыре часа пополудни. — сказал барон и принялся раскланиваться: дескать, пора и честь знать.
Однако на выходе фон Штоца задержал за рукав Воинов-отец. Когда барон удивленно обернулся, то старший Воинов несколько замялся, но, в конце концов, проговорил:
— Господин барон, если уж я завтра вступаю в права наследства, но не могли бы мне выдать некую ссуду в счет будущего.
Мельком на лице банкира пробежало нечто похожее на гримасу брезгливости, но через мгновенье оно вновь расплылось в слащавой услужливой улыбке:
— Ну конечно, косподин Воинофф! О чем речь? Извольте! — он достал бумажник и протянул Александру Олеговичу, не особо, впрочем, толстую, пачку ассигнаций.
Но тот вполне оказался удовлетворен и этой суммой и быстрым шагом направился в свою спальню — одеваться. Воинову не терпелось пройти хотя бы по некоторым местам, которые он наметил во время поездки, судьба своих женщин мужа и отца в тот момент волновала меньше всего: у них своя программа, а у него — своя.