Крейсерова соната
Шрифт:
– Что ты имеешь в виду? – ни жив ни мертв вопрошал Счастливчик.
– Мы должны испепелить большое количество людей, собрав их в едином месте: в Большом театре, или на стадионе в Лужниках, или в Концертном зале «Россия». Их одновременная гибель, совершаемая под наши священные песнопения, заново наполнит серебряную ритуальную чашу, опрокинутую Праведником. Вместе с погубленными людьми погибнет Тайна, о которой ты не догадываешься, но которая над тобой тяготеет: тайна, дающая людям ключ к твоему устранению, тайна, которая, испепелившись, дарует тебе безмятежное царствование…
– Нет!.. – воскликнул Счастливчик. –
Счастливчик заметался по комнате, ударяясь о золоченую мебель, о кровать с горностаевым балдахином, о ночную китайскую вазу с фарфоровым драконом, словно рвался на волю.
– Я положу предел твоей жестокости! – властно воскликнул Счастливчик. – Хватит крови! Я издам президентский указ об отстранении тебя от должности, призову на твое место Березовского, который был мне явлен во сне!
– Ты не веришь мне? – горько, с печальным лицом, произнес Модельер. – Не веришь в нашу любовь и дружбу? Устал от меня? Желаешь избавиться? Я безропотно уйду хоть сейчас, но прежде ты должен узнать Тайну, наедине с которой я оставлю тебя… Прошу, оденься, мы едем…
– Куда?
– В секретный отдел спецслужбы «Блюдущие вместе»…
Этот тайный отдел, о существовании которого не знали даже самые высокопоставленные чины безопасности, располагался в Москве, недалеко от Тверской, и был замаскирован под заурядную забегаловку с ухарским названием «Рюмка водки». Туда подкатил лимузин, из которого вышли Счастливчик и Модельер, оба в женских платьях, загримированные под известных московских писательниц Дашкову и Донцову, неразлучных и столь плодовитых, что в некоторых случаях они были вынуждены печататься под псевдонимами Маринина и Улицкая.
В забегаловке было немноголюдно. Среди посетителей выделялся писатель Сорокин, автор нашумевшего текста «Мерзлая вода», его неизменные издатели из «Ад Маргинем». У обоих на лбу красовалась эмблема издательства – голенький пузатый человечек с лицом Ясперса. Тут же восседал грузный Проханов, весь увешанный мешочками, на которых химическим карандашом было выведено где – «сахар», а где – «гексоген». Сорокину подавали на тарелке заказанное им блюдо, напоминавшее баварские колбаски, политые томатным соусом. Однако пахли они далеко не копченостями. Сорокин втыкал в колбаску вилку, отрезал мякоть ножом, совал себе в рот, с аппетитом разжевывал.
Издатель Иванов с изумлением смотрел на любимого автора:
– Вот уж не думал, что для тебя правда жизни настолько совпадает с правдой искусства…
Проханов между тем совал чайную ложечку в один из мешочков с надписью «гексоген», подсыпал белый песок в кофе издателю Котомину, который был известен тем, что беспощадно правил прохановские тексты.
Молодой издатель пил кофе, а Проханов недоуменно бормотал:
– Не понимаю, почему не взрывается… Опять, гады, перепутали взрывчатку и сахар…
Счастливчик и Модельер раскланялись с литературным застольем и прошли за перегородку в тайную дверь, которая бесшумно затворилась за ними, оказались в подземном зале, среди гранита и нержавеющей стали, напоминавшем станцию метро «Маяковская».
Здесь их встретил распорядитель, который в миру был известен как тележурналист Крокодилов, автор программы «Минет истины», на деле
Крокодилов имел аппетитные пухлые щечки, за которые его потрепал Модельер, и лукавые блестящие глаза, повторявшие своей формой замочные скважины.
– Проведешь нас в отделы «А» и «Б», а затем в отсеки «Альфа» и «Бета». В книге посетителей мы не значимся. О нас никому ни слова, иначе в твои зенки вставят ключ и провернут… Понятно?
– Так точно!.. – был ответ, и они двинулись по секретным лабораториям ФСБ.
Это были стерильные, без теней, помещения, озаренные негаснущим млечным светом, казалось бы, не имевшим источника. Все было светом, светом разума, оснастившего ФСБ изумительными открытиями и изделиями.
Здесь были уникальные подслушивающие и подглядывающие устройства, к числу которых принадлежала натуральная блоха, оснащенная в тульском конструкторском бюро миниатюрным микрофоном. Такая блоха запускалась в волосы или одежду подозреваемого, и агенту оставалось только следовать по пятам объекта и записывать его тайные разговоры, включая бормотания во сне, среди которых временами раздавались охи и скрежет ногтей по коже, возникавшие тогда, когда утомленная слежкой блоха больно кусала объект.
Тут же были представлены различные экземпляры лобковых вшей с микротелеобективом. Такая живая камера слежения позволяла снимать самые интимные ситуации в жизни подозреваемого, в моменты, когда объект расслаблялся и становился предельно откровенен.
– Между прочим, – Крокодилов протягивал указку к одному из представленных, слабо шевелящихся биороботов, – именно с помощью этой камеры были добыты уникальные съемки голого Генерального прокурора с барышнями из «Метрополя», а также – Министра юстиции, развлекавшегося в бане с девушками. Биоробот устойчив к самым высоким банным температурам, а также к толчкам и встряскам…
Соседнее помещение было секретным отделом Института русского языка. Здесь разрабатывались методики, позволявшие добиваться колоссального воздействия текстов, когда в русское написание слов незаметным образом добавлялись значки, иероглифы, символы из древних магических рукописей. Они придавали обычной речи колдовскую убедительность или неумолимую разрушительность. Именно так, с добавлением клинописных значков из «Кодекса Хаммурапи» создает свои статьи журналист «МК» Марк Немец, описывающий козни «русских фашистов». Так же, но с включением в кириллицу двух-трех иероглифов из «Книги мертвых», пишет свои обличения журналист Пожаркин, он же – Минкин.