Крх… крх
Шрифт:
Через полминуты подъехали две машины. Из первой выскочили двое бравых подтянутых полицейских и поспешили ко мне.
– Что тут произошло? – спросил меня коротенький шатен с аккуратной бородкой.
– Я почем знаю, что произошло, но результат лежит внизу в луже крови.
– Понятно, пошли отсмотрим там, – обратился он к напарнику, а мне сказал: – Ждите здесь.
– А будто у меня есть варианты… – обреченно сообщил я удаляющимся спинам полицейских.
Через пару минут этот, с бородкой, вышел из перехода и с угрюмым лицом проследовал к другой машине, которая унеслась сразу после разговора.
Он посмотрел ей вслед и направился ко мне.
– Ну, молодой человек, расскажите все, что видели,
– Да включайте, не вопрос.
Он покопался в кармане, вынул диктофон – маленький серебристый гаджет, нажал на нем кнопочку сбоку и повернул ко мне красным глазом, который впился в меня словно клещ.
– Кстати, не вы ли замочили тетеньку, а? – сухо спросил полицейский, будто бросил камнем в хрустальный сосуд моего хладнокровия, разбив его вдребезги.
– КАК?! – только и хватило выдохнуть сил. Голова начала кружиться, а все внутренности сжались в комок, словно напротив меня стоял не человек, а маленькая черная дыра, которая пыталась раздавить меня в ничто.
– Ну-ну, вы не беспокойтесь: отсидите свое, а там выйдете на свободу новым человеком. Просто расскажите мне, как все было, и это облегчит вашу участь, поверьте мне, – доверительно посоветовал словно старому приятелю полицейский.
– Я… я просто возвращался домой, – начал я не своим от напряжения, каким-то совершенно осипшим голосом: во рту было суше, чем в пустыне. Понимая, что чрезмерное нервное напряжение играет не в мою пользу, одеревеневшим языком я попытался нащупать хоть чуточку слюны, чтобы смочить горло и восстановить голос: тщетно. – Вот, смотрите, мне звонил шеф, – все тем же чужим голосом начал оправдываться я, вытаскивая телефон и дрожащей рукой пытаясь найти вызов от Петра Васильевича. – Закончив свои дела там, в магазине… – внезапно меня осенило. – О! Кстати, там был охранник Степан, который может подтвердить, что я был там и принимал товар от водителя.
– Ну, это хорошо… Но у вас же нет алиби на момент убийства? Так что смиритесь и скорее признайтесь, – бородач даже по-дружески потрепал меня по плечу.
– Да как же так, ведь я не убивал ее! – я невольно отпрянул от его прикосновения. – Я просто шел домой, когда наткнулся на труп в луже крови, потом потерял сознание, кажется. И когда очнулся, побежал на поверхность звонить вам.
В этот момент подъехала машина, из нее вышла группа людей, «мой полицейский» махнул им головой в сторону перехода и снова повернулся ко мне.
– Вы еще кого-нибудь видели? Только сразу предупреждаю: не лгите мне – я чую фальшь за сто километров. И к тому же этим вы только усугубите свою вину, – он выжидательно уставился на меня.
– Вы знаете, никого не было видно, мне кажется, даже противоположная сторона дороги была пуста. Сами видите, сколько сейчас времени.
– Хорошо, этого достаточно сейчас, – сказал полицейский, выключая диктофон. – Пройдемте в машину: мы доставим вас в отделение и там дальше разберемся.
Я, предчувствуя неладное, направился к автомобилю и сел, куда мне указали. Нервное напряжение и не думало спадать, и меня колотила мелкая дрожь.
– Не ссы, приятель: все будет хорошо – помни, что я тебе сказал, – проговорил, ухмыляясь, тот полицейский, закрывая дверь.
Где-то через полчаса он вернулся в сопровождении нового мужчины, который, вероятно, прибыл в ранее подъехавшей машине. Тот, новый, сел на пассажирское сиденье и, когда машина тронулась, представился мне следователем Матросовым, сказал, что мы поедем в отделение и проведем все необходимые процедуры.
Далее все происходило в каком-то вязком, кисельном тумане, который заполнил этот фрагмент моей памяти. Помню, мы ехали в отделение, полицейские общались между собой и не обращались ко мне, в отделении же, наоборот, все их внимание было сосредоточено исключительно на моей персоне: были комнаты, вопросы, что-то делали со мной.
– Ну все, вы свободны. Никуда не уезжайте в ближайшее время: вы можете нам понадобиться, – до меня не сразу дошел смысл слов, сказанных следователем, но, когда это случилось, я будто вынырнул из киселя и вдохнул свежего воздуха – в голове стало яснее.
– Так что, меня не посадят в тюрьму? – спросил я Матросова.
– Нет, на данный момент доказательств вашего причастия к убийству не имеется. Если вы вдруг, конечно, не хотите в чем-то чистосердечно признаться.
– Но мне сказал ваш коллега…
– Ну, знаете, каждый делает свое дело, как умеет и как считает нужным – может, он и перегнул палку. Но все мы люди, знаете ли… В общем, не буду вас задерживать.
– До свидания, – произнес я рассеянно и повернулся, но потом снова обратился к Матросову: – А выход где, а то я дорогу не знаю?..
– Да вот, прямо и направо, там охрана сидит, за ней и выход, – охотно проинструктировал меня следователь напоследок.
– Спасибо, – выпалил я.
Прочь, быстро, на свежий воздух – это была квинтэссенция мыслей, желаний и целей в то мгновение, только это и звенящая нервная пустота.
Майский утренний (да, уже наступило утро, и народ спешил по своим делам) воздух напоил меня, мне стало чуточку легче, кажется, дрожь прошла. Я снова начинал быть собой. Навигатор показал, что до дома сорок минут пешком, и я с удовольствием дал своему телу еще и физическую нагрузку, преодолев этот путь за полчаса. Придя домой, я написал шефу, что у меня было приключение с полицией и что я буду недоступен сегодня, затем разделся и закутался с головой в одеяло, и сон утащил меня, будто желанную невесту по обычаю горцев.
Проснулся я в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. Последнее, что врезалось мне в память из увиденного сна, – это та женщина из перехода, лежащая в луже крови и говорящая: «Помоги, сынок, прошу». Но потом ее губы лопнули, словно в них накачали чересчур много воздуха, рот стала заливать кровь, и вместо слов доносилось лишь отвратительное бульканье. Затем я услышал, будто рвется бумага, но оказалось, что это трескается кожа на шее женщины. Внезапно, будто выстрел, мерзкий хруст наподобие ломающейся ветки – нет! Понимаю, что это позвоночник. Голова окончательно отрывается от тела, и из раны начинает хлестать кровь, она течет, течет… Сливается в ливневку, но та, видимо, забивается (ну не от крови же!), и глубина лужи все растет и растет (нет, не может же в человеке быть столько крови. Я не верю, нет, нет и нет!), вот она достигает того пика, что голова отделяется от пола и держится на поверхности, покачиваясь на волнах (волны… ну откуда тут волны?). Я замечаю, что волны идут в моем направлении, и голова, повинуясь их настойчивости, пододвигается ко мне все ближе, ближе и ближе. Она вращается в каком-то хаотичном медленном ритме, послушная все тем же волнам, и, когда поворачивается ко мне лицом, я вижу сначала один глаз, с которого стекают потоки крови, потом рот, пытающийся произнести что-то (я знаю что! «Помоги мне, сынок, прошу»), но опять получаются только кровавые пузыри и отвратительное бульканье. И я, словно завороженный, смотрю на то, как с каждой секундой сокращается дистанция между нами и как вновь голова отворачивается от меня. И вот, когда она подплывает к самому моему носу (неужели я лежу? Плыву в этой крови?), она снова открывает рот, надувает пузырь (мне в нос ударяет запах вишни), и тот лопается, прорываясь оглушительным воплем… Это кричу я, проснувшись. И, будто пытаясь отбросить этот кошмар, откидываю от себя одеяло.