Крид: Советник Соломона
Шрифт:
В темноте наши фигуры сливались, оставляя за собой лишь шепот ветра и звук удаляющихся волн. Я облокотился на перила, глядя на город, утопающий в полумраке. Вдалеке мерцали огни, напоминая о жизни, текущей своим ходом, несмотря на наши задумки и планы.
— Мамлюки, — произнес я, мой голос звучал твердо и хладнокровно. — Вечные воины. Всегда в движении, всегда готовы к бою. Но как долго они могут держать свою империю в кулаке?
Я отвернулся от города, глядя на Мухаммеда, который стоял передо мной, заложив руки за спину. Его лицо было освещено бледным светом луны,
— Они как хищники, — ответил он, его голос был спокойным и уверенным. — Всегда в поисках новой добычи. Но и они не без слабостей.
Он сделал небольшой шаг вперед, его тюрбан слегка качнулся.
— Сирия — это их большая головная боль. Там не только местные бунты, но и турки не дремлют. С одной стороны, это может ослабить их империю, с другой — может сделать их еще более агрессивными.
Я кивнул, соглашаясь с его мыслями.
— А что известно про Эфиопию? — спросил я, интересуясь их действиями. — Что там делает их царь?
Мухаммед усмехнулся, его улыбка была не дружелюбной, а скорее ироничной.
— Соломониды, — произнес он, покачивая головой. — Всегда были странными. Их царь, Царь Царей, как их называют, куда-то сбежал. Говорят, что он ищет какую-то книгу своего прородителя.
Он вздохнул, словно вспоминая о чем-то неприятном.
— Они зациклены на своих мифах и легендах, порой забывая о реальном мире. Но это не значит, что их не стоит бояться.
Советник посмотрел на меня с нескрываемой неприязнью.
— Эфиопия — это тайна, господин. И она может стать нашей большей проблемой, чем мы думаем.
В воздухе повис немой вопрос, требующий ответа. Что же такое происходит в этой «соседней» стране, что беспокоит даже такого опытного и хитрого человека, как Мухаммед?
Холодный воздух, пропитанный запахом моря и специй, приносил с собой далекие звуки ночного базара. Мир жил своей жизнью, не обращая внимания на наши тёмные дела.
— Гуджарат, — произнес я, мой голос звучал твердо и холодно. — Сердце индийской торговли. Но Индия — это море разрозненных княжеств. Как мы можем использовать это в своих целях?
Я повернулся к Мухаммеду, который стоял перед мной, вновь опираясь на свою резную трость. Он внимательно слушал меня, глаза блестели в полумраке, словно две чёрные жемчужины.
— Индия — это ключ к богатству, господин, — ответил он, его голос был спокойным, но в нем слышалась сталь. — Там есть всё, что нам нужно: специи, ткани, драгоценные камни. И всё это можно получить с помощью правильной стратегии.
Он сделал небольшой шаг вперёд, его тюрбан слегка качнулся.
— Индия раздроблена, — продолжил он, его лицо озарилось хитрой улыбкой. — Но это и есть наша возможность. Мы можем предложить им свои услуги.
Советник посмотрел на меня с пронзительным взглядом.
— Торговля и армия. Мы можем предложить им и то, и другое. За хорошую цену, конечно же.
Он отступил назад, снова опираясь на трость.
— Мы можем стать их мостом в наш «мир», — продолжил он. — И сможем защитить их от врагов и открыть им новые рынки.
Аюб вздохнул, его глаза погрузились в раздумья.
—
В его словах слышалась определённая жестокость. Он видел Индию не как источник богатства, а как поле для своих амбиций. Я кивнул, задумавшись о его словах. Гуджарат — это действительно ключ к богатству. Но как мы можем завоевать доверие этих индийских князей? В воздухе повис немой вопрос, требующий ответа. Как мы можем построить мост между нашими мирами? Я смотрел на Мухаммеда, на его хитрое и проницательное лицо. Он видел возможности там, где другие видели лишь хаос.
Как там говорилось? Хаос — это лишь лестница? И для него это было крайне верное утверждение.
Широка и обильна земля Сомали III
Совершенство достигается тренировкой и привыканием. Мы поступаем правильно не потому, что добродетельны или совершенны. Напротив, мы таковы, потому что поступаем правильно. Мы есть то, что мы постоянно делаем. В таком случае совершенство — не поступок, а привычка.
Аристотель
***
Был рассвет. Первые лучи солнца, робкие и нежные, пробивались сквозь густую пелену ночного тумана, окрашивая небо в пастельные тона. Небо, словно огромный холст, было разрисовано розовыми, оранжевыми и фиолетовыми мазками, которые с каждой минутой становились ярче и насыщеннее.
Море, еще не проснувшееся, мирно спало, его поверхность была гладкой, как зеркало, отражающее небесную палитру. Лишь изредка легкий бриз нарушал эту зеркальную гладь, пробегая по воде и оставляя после себя рябь, словно отпечатки невидимых пальцев. Воздух был свежим и прозрачным, наполненным запахом соли и влажной земли.
На горизонте, где небо сливалось с морем, словно в нежных объятиях, зарождался новый день. Из-за горизонта медленно поднималось солнце, его золотые лучи пробивались сквозь туман, освещая окружающий мир. Туман таял, растворяясь в теплом свете, и мир постепенно пробуждался от сна.
На верфи, где ещё недавно кипела работа, царила тишина. Она была не просто тишиной, а глубоким покоем, словно после бурной бури. Деревянные стапели, на которых ещё вчера стояли недостроенные корабли, теперь были пусты, словно ожидая нового прилива жизни.
Лишь редкие звуки, словно вздохи пробуждающегося дня, доносились откуда-то издалека. Это мог быть шум волн, прибоя о берег, или далёкий крик чайки, парящей над морем. Эти звуки были негромкими, но они придавали этой тишине особую мелодию, делали её не глухой, а пропитанной атмосферой ожидания.
Воздух был пропитан свежим морским бризом, несущим с собой запах смолы и соленой воды. Запах смолы был сильным и терпким, он ощущался ещё с тех пор, когда на верфи кипела работа, когда корабельные мастера строгали доски, скрепляли их мощными гвоздями и пропитывали материал смолой. Запах соленой воды был более мягким, он приносил с собой вкус свободы и приключений, он говорил о море, о путешествиях, о новых горизонтах.