Крик безмолвия (записки генерала)
Шрифт:
— Женат?
— Да. Двое детей.
Эсэсовец всплыл неожиданно. Мне хотелось послушать его, но потом я стал опасаться, как бы он не помешал мне, не расстроил наших отношений с Ингой. Я просил ее не рассказывать о наших встречах. Она обещала. Каждый раз прохаживаясь по парку, я стремился не давать ей повод к надеждам на меня. Ее лицо почему-то всегда было красное, может быть от волнения, и какое-то жирное от крема и пудры и это удерживало меня от комплиментов, которых она от меня ждала.
— Мне что-то не верится, что дядя Карл серьезно намеревается переехать
, — Он же там остался один на старости лет, а здесь вся родня. Ему хочется приехать к нам.
Мы долго с нею обсуждали все плюсы и минусы возможного переезда дяди, пока я не увидел, что она стала догадываться о моей заинтересованности Карлом. Инга вовсе не интересовалась политикой и вопросы безработицы ее нисколько не беспокоили. Занимало ее другое. Она очень любила уютное кафе, сладкие до приторности ликеры и черный кофе. Как-то незаметно она пристрастилась к курению. Ей нравилось, как за соседними столами за кофе дымили девушки в узких модных штанах, откинув руку с сигаретой назад.
Я советовал ей за рюмкой коньяка, который она смаковала, выходить замуж. Она смотрела на меня такими открытыми томными глазами, что я всегда вынужден был переводить разговор на другую тему. В таких случаях она тут же доставала из сумочки сигареты и закуривала,
чиркая зажигалкой. Я как-то шутя заметил, что она при этом рискует.
— Целовать курящую женщину, — все равно, что целовать пепельницу.
— , А вы попробуйте…
Инга после этой шутки курить бросила и все чего-то ждала. Сошлись мы на том, что она, минуя отца, напишет дяде письмо и поинтересуется, можно ли ему позвонить и по какому номеру, намекнув, что хотела бы посоветоваться о смене места жительства. Он должен догадаться о ее намерении переселиться в ФРГ.
Так и сделали. Инга вскоре получила ответное письмо с номером телефона. Можно было позвонить из Западного Берлина и пригласить его на встречу, с возмещением дорожных расходов.
Для того, чтобы осуществилась его мечта, заиметь пекарню и лавку, к ненависти к американцам и бывшим наци, нужны были еще деньги, но главное, пожалуй, это первое, в чем я должен был убедиться, выступая посредником в переговорах с дядей Карлом. Позвонил ему по поручению Инги, которая не смогла приехать в Западный Берлин, но добавил, что она очень хочет с ним встретиться, так как рассчитывает на его помощь в случае бегства на Запад.
Он без восторга принял мой звонок, сказал, чтобы Инга хорошо подумала и выбросила из головы, добавив, что в Кёльне или в другом месте не мед.
— Устроиться на работу беженцам из Восточной зоны тут трудно, а покупать ее никто уже не будет, она уже стара. Таких местных здесь пруд пруди. Передайте ей.
— Приехал? — с нетерпением спросил внимательно слушавший меня Николай Семенович, останавливаясь под большим тенистым деревом, от которого в десятипятнадцати метрах сверкало на солнце холодное море.
— Приезжал в Западный Берлин, как было и задумано, и мы с ним обо всем договорились. Мне показалось, что дядя Карл даже воспрял духом. У него появилась цель в жизни. Потом он мне признался, что мы долго ему морочили голову.
В интересовавшем нас ведомстве, он, сам не зная того, имел доступ к важным документам, они были в его руках. Когда нужно было отнести папку с документами из одного кабинета другому чиновнику, приглашали дядю Карла. Он с папкой под мышкой не спеша, заходил в свою
каморку под лестницей, фотографировал содержимое бумаг, пил кофе и шел дальше в кабинет чиновника, к которому его послали отнести папку. Дядя Карл, как мы его между собою прозвали, настолько привык к этой процедуре, что уже не опасался навлечь на себя подозрения. Да и можно ли было в нем заподозрить агента иностранной разведки? Он сам задавал себе этот вопрос и уверял себя и нас, что никому и в голову такое не придет. А это было уже опасно. Расслабление в разведке или неверный шаг — провалу подобно.
Добытые через него многие документальные материалы позволили нам знать секреты, охраняемые ведомством по охране конституции ФРГ. Мы читали и отчеты этого ведомства о «разоблаченных» советских агентах. Поражались враньем, содержащимся в ведомственных отчетах. Прослеживалось явное стремление к нагнетанию шпиономании и на этой волне укрепления своих позиций и престижа в правительственных кругах ФРГ. Приводились астрономические цифры советской агентуры в ФРГ. Меня поражало и то, что за решеткой оказывались люди, которые никакого отношения к нашей агентуре не имели.
Николай Семенович некоторое время молчал, потом спросил:
— Ну, а немец в деревне на чьей стороне?
— Сельский немец там не сила.
— А все же…
—- Представьте себе — никакого сопротивления организации сельхозкооперативов с их стороны не было. Правда, у них кооперативы трех видов с разной формой хозяйственности и обобществления. К тому же немцы сразу ввели гарантированную оплату труда в кооперативах. Чего у нас не было.
— На Запад бегут?
— Много.
— Ну, ладно, потом расскажешь, пожал он мне руку, словно благодарил за проделанную работу. Но я так и не рассказал ему, почему немцы из ГДР бегут в ФРГ. Последовал приказ переехать с берегов Балтики на черноморское побережье.
5
С наступлением лета, когда палящее солнце подогревало воду Черного моря до восемнадцати–двадцати градусов,
в кабинете все чаще звонил аппарат «ВЧ», шли шифровки о приезде высоких гостей на Черноморское побережье.
Одни останавливались в Сочи на госдачах, другие, приземлившись в Адлере, следовали на машинах дальше в Грузию. Там тоже, в Пицунде, были дачи. Одни предпочитали Сочи, другие Грузию, кому что больше нравилось.
Г ости рангом пониже просили устроить домочадцев в санаториях, в гостиницах, домах отдыха, на турбазах, где-нибудь, чтобы они позагорали и покупались в море. Так начиналась летняя лихорадка.