Крик безмолвия (записки генерала)
Шрифт:
— Подумаешь, недотрога, королева Шантеклер, — как-то кричал он ей вдогонку, обидевшись за то, что она презрительно на него смотрела и сказала, чтобы он не смел прикасаться к ней. — Видали мы таких… — сказал Семка. — Пардон, мадам… — добавив к этому довольно грубое слово из жаргона уголовников, глубоко ранившее ее.
Но бежать было некуда. На следующий день надо было идти на работу и получать наряд у Семки.
Ольга стала мишенью, по которой стреляли часто устраивавшие перекуры сезонники. Сцены эти напоминали фронтовые эпизоды, когда истосковавшиеся солдаты, увидев молодую женщину, служившую где-нибудь в штабе
Бабка Пелагея дома намекала Ольге, что она уже обвыклась у них, на заводе, в станице и пора ей подумать, как дальше жить. Она ее не торопила, не гнала от себя, но советовала присматриваться к людям, чтобы не связаться с каким-нибудь прощелыгой, пропойцей.
— Не дай бог, — говорила бабка. — Тогда ты пропала. Попадешь к волкам, надо по–волчьи выть. Л ты не сумеешь. У тебя птичий голосок. Дед мой по молодости тоже бражничал,. но дал бог, опомнился, бывало, что я его веником обучала. — Слышишь? — спросила его бабка.
— Слышу, слышу, — отозвался он из другом комнаты.. — С кем не бывает греха? А я и сейчас не прочь после работы пропустить чарку, как водится у казаков. Ну, и что из того? Считай, повезло тебе со мной. Я сам не перевариваю выпивох. Умудряются же прийти утром на работу под газом.
Дед пришел к ним на кухню, присел на табуретку, крепко сработанную им самим и присоединился к разговору, из которого он кое-что уловил. Бабку он рассудительно поддерживал. Даже рассказал, что бухгалтер и инспектор по кадрам как-то у него интересовались Ольгой,
как мол, она там, дома? Обе они были хорошего мнения о ней. Инспекторша даже ратовала на профкоме за поощрение Ольги премией.
— Вот что я тебе скажу, Ольга. У меня есть племяш Васька. Фамилия его казачья — Найда, как и у меня. Кончает он службу в армии. Сейчас в отпуску, если хочешь, познакомлю. Малый он домовитый, пить не будет, отца слухает, як и положено в казацкой семье. Одним словом, подоспел жених. К тому же хозяйство у батьки его — корова, двое свиней и другая мелкая живность — куры, гуси. Живет на хуторе, не тужит. Будешь там за молодую хозяйку. Бабка умерла.
Ольга не ожидала такого разговора. Она как-то не задумывалась о замужестве и ничего деду не ответила, а бабка промолчала. Похоже было на то, что она другого мнения о Ваське.
— Ну шо ты набиваешься ей своим Васькой? — спросила бабка Пелагея деда, когда Ольга вышла из дома.
— А шо?
— Она хоть и деревенская, но не пара он ей.
— Это почему? Не нравится казацкий наш род?..
— Она книжки читает, умная. Чувствую — на душе у ней камень. Ей добрый человек нужен, который пожалел бы ее. А твой Васька — байбак, ему бы вместо нее на завод. Он сроду в руках книжки не держал. Забыл, как он тебе сказал: «Что я — дурак, — на завод…»
— Чем он тебе еще не угодил?
— Чем?.. — гневно сказала бабка. — Ты болел, помнишь?.. Я попросила его дров наколоть. Куда там… Убежал баклуши обивать
— Начали за здравие, кончили за упокой, — недовольно буркнул дед. — Эт уж их дело, а я познакомлю.
На Ольгу засматривались парни в станице, иные предлагали ей руку и сердце. Особо хотела ее видеть своей невесткой заведующая станичной библиотекой. Но вмешался чужой дед и это вмешательство нежданно–негаданно решало Ольгину судьбу. Впечатлительная Ольга задумалась, но не могла собраться с мыслями, не решилась сразу сказать деду — нет. Ее, выросшую в деревне, не только не пугала работа в богатом хуторском хозяйстве отца Васьки, но даже притягивала. Там ей все было знакомо.
К тому же дед еще сказал, что у брата, отца Васьки,
самая большая пасека на хуторе и он зашибает немалую деньгу за мед. Однако богатство Ольгу нисколько не прельщало, она просто не задумывалась и не стремилась к нему, не знала, что это такое и зачем оно. Более понятным для нее был достаток. Жить в достатке… Для этого нужна повыше зарплата, чем у нее, чтобы хватало на пропитание и одежду. Лишенная ввякой зависти, как и все крестьянские дети, она мечтала только об этом. А жила она на нищенскую зарплату, считала копейки.
На следующий день Ольга у заводоуправления, после работы встретилась с Алевтиной Ивановной. Им было по пути и они шли вместе не спеша домой. По дороге Ольга, чувствуя материнские слова попутчицы, не удержалась, рассказала ей о предложении не Васьки, а деда.
Затаив дыхание, она слушала совет Алевтины Ивановны.
— Ты не торопись, посмотри на него со всех сторон, что он за парень. Будь построже.
Хотела даже сказать: «Не расслабляйся», но удержалась, посчитала неуместным говорить об этом такой серьезной девушке.
— Дело твое, смотри… Я бы советовала тебе пойти куда-нибудь учиться. Ну, хотя бы в заочный техникум или на худой конец в училище. Нельзя же себя обрекать на всю жизнь ковырять лопатой глину или носить кирпичи. Не женское это дело. Смотрю я на тебя и мне становится не по себе. А время все равно идет — будешь ты учиться или не будешь. Его не остановишь. Выйдешь замуж — все усложнится.
С этими размышлениями Ольга вернулась на квартиру и увидела за столом с дедом молодого солдата в форме. Он уставился на нее, она смутилась. Оба понимали подстроенные дедом смотрины. Ничего необыкновенного она в нем не увидела. Только военная форма как-то скрашивала так знакомые ей угловатые черты деревенских парней. Она его как будто где-то видела: «Ну, прямо свой, из Долгожитово». Такой же скуластый, с бесцветными, моргавшими глазами, где-то потерявшимися на красном лице, с низким лбом, над которым торчали жесткие волосы — ежик.
Солдат поглядывал на нее, все еще немного смущенную, на его лице появилась глуповатая улыбка, он не знал, что ей сказать, как ему дальше быть, о чем с ней говорить.
Дед, видя замешательство служивого, кашлянул в кулак, нарушая молчание.
— Да ты садись, — пришел он на выручку, — с нами за, компанию. Мы вот тут с Васькой отмечаем его побывку, пропускаем горькую…
В поллитровой бутылке была половина, на клеенке миска с огурцами и капустой, лук, нарезанное сало.
— Сами тут на скорую руку по–солдатски приготовили, пока наша бабка куда-то отлучилась.