Крик ворона
Шрифт:
– Вылезай! – зашипела Таня. – И лицо сделай значительное.
Она выпорхнула следом за ним и со сладкой, чуть застывшей улыбкой взяла его под локоток. На лестнице улыбались и кивали какие-то прилизанные господа.
– Руку поднял, опустил, кивнул, улыбку убрал, в темпе, в темпе, – шепотом командовала Таня, увлекая его вверх по лестнице. – В холле не задерживаться, сразу взял налево, вон в ту дверь с матовыми стеклами.
Три человека, сидевшие за длинным столом, поспешно встали и приветствовали их наклоном головы. Одного из них он узнал – тот самый бровастый старик с хищным носом. Двух других он видел впервые. Таня ослепительно улыбнулась, незаметно ткнула Рафаловича в бок и прошептала:
– Повторяй за мной: «Гуд ивнинг, джентльмен…»
– …Гуд ивнинг, джентльмен!
– И быстрым шагом в дальний конец, в кресло.
– И быстрым шагом…
– Заткнись, идиот!..
Она повернулась к остальным и защебетала на ходу. Рафалович разобрал слова «синьор Финнелихт» и что-то вроде «инкогнито».
Все расселись вокруг стола. Внушительного вида толстяк с висячими усами обернулся к бровастому старику, что-то тихо спросил. Тот кивнул, толстяк откашлялся и, глядя на Рафаловича, заговорил густым хриплым басом. Таня деловито раскрыла блокнот и принялась там царапать. Рафалович заглянул в блокнот и увидел на чистой странице весьма приблизительное изображение черепа и костей. Толстяк продолжал говорить, помогая себе руками.
– Что это он? – не выдержав, спросил Рафалович.
Таня подняла голову и заговорила негромко, но энергично:
– Синьор Скалли мой дядя самых честных правил. Когда не в шутку. Занемог он уважать, синьор Скалли, себя заставил и лучше. Выдумать не мог его пример…
– Что за бред!
– Ничего не бред. Важно наклони голову, покажи, что понимаешь. Ну?!
Рафалович медленно, с достоинством кивнул.
– Не на меня смотри, на него, на толстяка. И отвечай мне.
– Что отвечать-то?
– То же самое. Его пример – другим наука, но…
– Боже мой, какая скука…
– Весомей, не части, не блей. И паузы делай посреди строки.
Она чувствительно придавила ему носок ботинка острым каблуком. Он вздрогнул и громко, недовольно произнес:
– С больным сидеть и день, и ночь… Э-э, не отходя, так сказать…
– Умница! Еще чего-нибудь, но обязательно вставь «синьор Скалли».
– Мы, э-э, достигнем взаимопонимания, безусловно, синьор Скалли. А не хрена ли? Чем меньше женщину мы любим… Мсье, же не манж па сие жур!
Брови толстяка изумленно поползли вверх. Тощий старик нахмурился. Третий, молодой и смазливый, хранил невозмутимую рожу. Таня метнула на Рафаловича испепеляющий взгляд, но тут же звонко рассмеялась и вновь залопотала что-то на непонятном языке. Трое иностранцев переглянулись и, не сговариваясь, расхохотались. Хохотали долго, шлепали ладонями по столу, по спинам друг друга. Молодой залез под стол, извлек черный «дипломат» с никелированными застежками, придвинул толстяку, тот кивнул и двинул «дипломат» обратно. Молодой взялся за ручку, встал, подошел к Рафаловичу и с поклоном положил портфель перед ним.
– Открой, – тихо сказала Таня.
Он послушно щелкнул замочками и откинул крышку. Доллары. Тугие пачки сотенных в банковских упаковках.
– Пересчитай, – сказала она. – Должно быть ровно двадцать пять пачек. Четверть миллиона.
– Да уж знаю, не учи ученого! – неожиданно для самого себя огрызнулся он. Вид больших денег придал сил, даже глаза заблестели.
Таня пожала плечами и снова обратилась к присутствующим в зале. Те закивали головами, молодой отошел к дверям, что-то сказал, и тут же вошла длинноногая кудрявая девица в красном мини-платье с серебряным подносом в руках. На подносе стояли пять высоких бокалов с шампанским. Девица принялась обходить стол.
– Сложи деньги, закрой портфель, – сказала Таня Рафаловичу. – Потом возьми бокал, скажи что-нибудь торжественное. Обязательно вставь «синьор Скалли», «синьор Доменгини» и «Оберску лимитед». Запомнил? Тогда вперед.
Рафалович откашлялся.
– Я… это самое… Союз нерушимый, товарищи, республик свободных, синьор Скалли, навеки сплотила, синьор Доменгини, великая Русь и Оберску лимитед! Ура, господа!
– Си, си, Оберску лимитед! – радостно подхватил толстяк.
– Теперь отхлебни два-три глотка, поставь бокал, возьми портфель и на выход! – скомандовала Таня. – И никаких улыбок, никаких рукопожатий, понял!
Она что-то сказала иностранцам, подхватила Рафаловича и повлекла его к дверям. На выходе он обернулся. И увидел, что старик, хищно ощерившись, явственно ему подмигнул.
До машины добрались без приключений. Тед почтительно распахнул дверцу, принял из его рук «дипломат» с деньгами, передал Тане, которая на этот раз села рядом с шофером.
– Получилось, – не оборачиваясь, сказала она. – Спасибо, Фаллос.
– Я… я тебя ненавижу! – неожиданно выкрикнул он.
– Это твое право…
Дальнейший путь проделали в молчании. Под конвоем Теда Рафалович поднялся в отведенную, ему комнату и сразу рухнул на кровать. На двери щелкнул замок. Минут через десять щелкнул снова… Невидимая рука поставила на пол прикрытый салфеткой поднос, и дверь вновь закрылась. «Не подойду», – решил Леонид – и тут же спрыгнул с кровати, подошел, сдернул салфетку. Три розовых бархатистых персика, длинный сэндвич – половина французского батона, масло, черная белужья икра. Бутылка. «Шато-лафит», – прочел он на этикетке. Небольшая серебряная салатница, прикрытая крышечкой. Рафалович хмыкнул, приподнял крышку. На дне салатницы лежала, скорее всего, одна из тех пачек, которыми был набит черный «дипломат».
– Тьфу на вас! – пробормотал Рафалович. – В доме врага…
Но жрать хочется. И перед кем держать принципы, в пустой-то комнате? Пачка перекочевала во внутренний карман, в одной руке оказался батон, в другой – стакан с лафитом. Надо же, суки, как его вкусы угадали! За стеной заиграл Моцарт…
– Ты спал? Извини…
– Какое там спал!
– Если хочешь, спускайся вниз. Выпьем. Я одна.
Собственно, одну бутылку он уже уговорил. Почему бы не вторую? Тем более что даже не знаешь, придется ли еще когда-нибудь…
– Вот и все. В четыре заедет Тед, отвезет тебя на летное поле. Утречком будешь в своем Монако. А через месяц-другой забудешь наше маленькое приключение, как дурной сон.
Таня лениво потянулась к фигурной бутылочке «Луи-Трез», стоящей между ними на низком столике, плеснула себе на донышко бокала.
– Дурной сон, – повторил Рафалович. – А что я Лильке скажу?
– Объясни, что неожиданно подвернулся быстрый и выгодный гешефт. Тем более что для тебя так оно и было. Как бы ты ни был крут у себя там, в Союзе…