Крикеры
Шрифт:
Теперь эти сны неуловимо преследовали его. Казалось, что в тот момент, когда он начинал дремать, его разум возвращал его к тому закоулку детства. Как в зернистом, плохо снятом фильме: его десятилетнее «я» блуждает по влажному, заросшему виноградом лесу. Маленькая девочка-крикер, хорошенькая, несмотря на свои уродства, убегает под палящее солнце. Высокий холм, окружённый увядающей травой, которая была такой же высокой, как и он сам, и на вершине холма…
Дом.
«Христос…»
И его узкие, потрёпанные окна, вставленные в побеленное дерево. Окна похожи на глаза, которые смотрят прямо в пульсирующее
Он повесил пояс с оружием в шкаф, снял значок и расстегнул рубашку. Минуту назад он был в прекрасном настроении, а теперь оно испортилось. Кошмар повторялся даже тогда, когда он бодрствовал; он вредил ему.
Почему он так одержим воспоминаниями?
Всё это было более двух десятилетий назад, если оно вообще было реальным.
«Мне нужно сходить к психиатру,» — подумал он.
И это была не шутка. Теперь этот кошмар мучил его, совершая набеги в его сон, и клевал его бодрствующие мысли, как какой-то сумасшедший, с игольчатым клювом гракл, пожирающий кучу жирных червей. Он сейчас был до того измученный, что боялся ложиться спать. Потому что он знал, что призрак будет ждать, чтобы насладиться б'oльшей частью его памяти, мрачными, острыми как лезвие образами вещей, которые он думал, что видел в доме в тот день…
— Господи Иисусе, неужели ты не можешь перестать думать об этом дерьме?! — он заорал на себя. — Что, чёрт возьми, с тобой не так, тряпка?!
И в конце этой саморазрушительной мысли раздался лёгкий стук костяшек пальцев в дверь. В этот момент его разум был настолько расстроен, что он даже не сразу сообразил, кто бы это мог быть.
Может быть, Сьюзен?
Может быть, она забыла ему что-то сказать?
А может, это была его квартирная хозяйка или Маллинз?
Но когда он открыл дверь, то увидел, что это был ни один из тех, на кого он подумал.
— Привет, Фил, — послышался приглушённый и слегка грубый голос. Немного грубый, да, но более чем знакомый.
Фил сглотнул, как будто проглотил сухие хлопья овсянки.
— Привет… Вики, — ответил он.
«'Oна…»
Эта мысль прозвучала как единственный всхлип радости. Как вестник, как дыхание…
«Вестник чего? — удивился он. — Надежды? Нет… Спасения».
Восхищённый в наступившей темноте, священник застыл на противоположной стороне комнаты. Темнота одела его, словно в мантию святого человека. В конце концов, он и был святым человеком. Он помогал святым вещам. Он просил благословения и отпускал грехи. Теперь в своём собственном плаще, сотканном из самой строгой мешковины, он стоял в задумчивом, бесспорном поклонении.
«Спаси нас…»
Через закрытое ставнями окно в тёмной комнате свисала тончайшая струйка солнечного света, похожая на сверкающие нити паутины. Темнота обеспечивала его забвение, не так ли? Как и их собственные души, святилище от несчастья их проклятой и самой непристойной порчи.
Как и для их Спасителя, их единственной настоящей свободой была великолепная тьма…
«Спаси нас, умоляю тебя,» — подумал священник.
На глаза у него навернулись слёзы.
И мимо мельчайшей паутины света — в убежище собственной тьмы — что-то шевельнулось.
— Я не собиралась заходить, но… — слова Вики, казалось, умирали от собственного голода, она еле выдавила их из себя.
— Но что? — спросил Фил, когда впустил её.
Он задал этот вопрос скорее из-за собственной растерянности. Её присутствие ошеломило его.
Зачем она пришла?
Что она ожидала от него услышать?
Как она воспринимала его?
«Она имеет полное право, — напомнил он себе, — ненавидеть меня до чёртиков».
Что она пришла сказать ему?
Обрушиться на него в порыве гнева и отчаяния, которые кипели в ней годами?
«Большинство женщин, — подумал он, — так бы и сделали».
Он был тем парнем, который признался ей в любви, а потом бросил её.
И всё же она казалась спокойной, хотя и немного нервничала. В её поведении и оттенках голоса Фил не мог уловить ничего от той ярости, которую он себе представлял.
— Не хотела тебя беспокоить.
— Ради бога, это не проблема, — ответил он так быстро, что мог показаться раздражённым. — Господи, мы почти…
Остальное он не договорил.
«Мы почти поженились,» — практически закончил он.
И какой катастрофической вещью это было бы сказать. Между ними повисла тяжёлая, как бетон, пауза.
— Ты хорошо выглядишь, Вики, — сказал он. — И я рад тебя видеть.
Он ожидал такого же ответа, но потом подумал:
«Как хорошо я могу выглядеть в мятых штанах и старой футболке? Да, придурок, и она очень рада, что тебя видит! Парень, который ушёл из её жизни и никогда не оглядывался назад…»
— Я видела тебя вчера вечером, — сказала она более спокойно, — и я уверена, что ты видел меня, по крайней мере, я так думаю, — она мрачно усмехнулась. — Наверное, довольно трудно не заметить свою бывшую невесту на сцене в стриптиз-клубе? Я собиралась подойти к бару и поздороваться, но… не хотела проблем, понимаешь?
Проблем? Это могло означать всё, что угодно, но просить её рассказать это сейчас было бы ещё тяжелее для неё; просто прийти сюда должно было быть и так достаточно трудно.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил он вместо этого и открыл холодильник. — У меня есть… — холодильник был пуст. — У меня есть отличная импортная газированная вода из-под крана.
— Нет, спасибо, — рассмеялась она. — Если ты помнишь, я никогда не пила газированную воду.
Филу потребовалось несколько секунд, чтобы по-настоящему рассмотреть её, хотя эти несколько секунд тянулись как целые минуты. Она была одета откровенно: короткая, обтягивающая джинсовая юбка и блестящая тёмно-красная майка, очень прозрачная и такая же тесная. Там, где Сьюзен была привлекательна в простом смысле, внешность Вики можно было сравнить с карикатурой. Её светло-рыжие волосы ниспадали прямо на обнажённые плечи; когда она поворачивала голову, они мерцали, как тонкая мишура. След макияжа подчёркивал линии её лица. Её тёмно-зелёные глаза казались огромными, как драгоценные камни, а тончайшая пастельная помада подчёркивала губы. Она была симпатичнее, чем Фил мог её помнить. Она казалась более подтянутой, более мускулистой, чем когда-либо прежде. Её ноги, плечи и руки, острое декольте — всё было голое и кремово-белое. Даже туманная россыпь веснушек прямо над её грудями казалась прекрасным украшением, в то время как сами груди под сверкающей майкой были без лифчика.