Криминальные будни психиатра
Шрифт:
— Гады! — Савелий в гневе сжал кулаки.
— Да, — согласилась Ирина. — А на первый взгляд казались такими милыми ребятами. Если бы он меня успокоил, я бы в итоге ему отдалась. Но второму, конечно, нет, при всей моей тогдашней безалаберности я к групповому сексу относилась плохо. Дальше было совсем плохо. Мне залепили пощечину и велели встать на четвереньки. Я не хотела подчиняться, но меня больно ударили по голове. Один или два раза. Не помню уже, только помню, что было больно. Пришлось слушаться. Я встала, как мне велели, и почувствовала, что в меня начали вставлять член. Я была совершенно сухой и думала, что умру от боли. Ему, моему галантному кавалеру, насухую тоже не понравилось. Приятель притащил кусок сливочного масла, и они прямо этим куском натерли свои члены и мою промежность. Я еще подумала, как они потом будут есть это масло. Я была связанной и абсолютно беспомощной, я думала, что умру. С маслом дело пошло лучше. Для них, не для меня, мне все равно было больно, мерзко и противно. Хорошо еще, что они были очень возбуждены и кончили быстро. Очень быстро. Я надеялась, что меня сейчас отвяжут, но они не стали этого делать, потому что захотели анального секса. Терлись своими вялыми членами о меня, и скоро я почувствовала, что члены начали твердеть снова. У меня ни разу до этого не было анального секса, и я испугалась, что они меня порвут и я умру от потери крови…
Савелий в сердцах что есть силы ударил кулаками по скамейке.
— Не надо эмоций, — попросила Ирина. — Это было так давно, что уже почти стало неправдой. Да и лавочка ни в чем не виновата, только руки об нее обобьешь.
Савелия очень тронула эта забота. В такой-то момент! Настолько тронула, что он обнял левой рукой Ирину за плечи, а правую положил ей на колено. Плевать на то, что они сидят на улице, ведь окружающий мир сузился до этой скамейки, на которой они сидят, скамейки, которую Ирина так ласково и уютно назвала «лавочкой».
— Потом я почувствовала в заднем проходе скользкий палец. Парни твердо решили попробовать сегодня все. И попробовали, причем второй раз получился гораздо дольше первого. Потом меня отвязали, помогли одеться и кое-как умыться, а затем вывели на улицу, посадили в какую-то машину и отправили домой. Я не могла сидеть, лежала на боку, на заднем сиденье. Эти мерзавцы оказались настолько щедрыми, что заплатили водителю. В общем, все обошлось. Два дня я пролежала на животе, думая о том, какая я дура, а дальше уже могла сидеть. Заявлять никуда не стала. Не потому что боялась этих подонков, а потому что не хотела огорчать родителей и снова переживать на допросах и в суде весь этот ужас. Как будто я без этого не переживала его по нескольку раз в день! Ну и потом я же сама согласилась поехать с незнакомым практически парнем черт знает куда, значит, в какой-то мере сама виновата в случившемся.
— Это неправильная точка зрения! — запальчиво возразил Савелий, еще крепче прижимая к себе Ирину. — Ты ни в чем не виновата, не смей так думать! Нет ничего хуже, чем вот такие надуманные, высосанные из пальца комплексы вины. И не расстраивайся, когда вспоминаешь об этом. Что было — то сплыло, водой унесло.
— Я и не расстраиваюсь. — Ирина накрыла руку Савелия своей ладонью. — Я, скорее, радуюсь. Да-да, радуюсь. Радуюсь, что дешево отделалась, что их было всего двое, а не пятеро, что они были просто придурками, а не садистами. В общем, мне повезло, дешево отделалась, а заодно и ума набралась. Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, так ведь?
— Так, — согласился Савелий.
— Сегодня день странный, лезет в голову всякая меланхоличная чепуха. Ну да, если тебе прямо с утра преподнесут плохую новость, то ничего хорошего и не вспомнишь… Вот сейчас вспомнила нашу учительницу математики Евгению Эдуардовну. У нее была непереносимость на запахи, луженая глотка, склонность к непечатным словам и необъятная задница. Если от кого-то разило потом или куревом, она выгоняла их из класса. А меня один раз выгнала за то, что я попшикалась мамиными духами и пришла в школу вся такая благоухающая. Мылась потом в туалете, смывала запах. А когда я была совсем маленькая, у нас была соседка, тетя Маруся. И у нее была собачка, веселая такая, черная, хвост колечком. Собаку звали Чернушкой, а тетю Марусю — Чернушкиной бабкой. Она с ней и впрямь носилась, как с внучкой, супчики варила, жилетки вязала и эти носочки, чтобы Чернушка не мерзла зимой… Я только в Европе массово видела собак в одежде, у нас это как-то не распространено. То ли собаки холодоустойчивые, то ли хозяева жадные… Извини, несу чушь какую-то.
— Я уже, кажется, надышался свежим воздухом, — сказал Савелий. — Хочется в кино. Ты ничего не имеешь против?
— Имею! — не раздумывая ответила Ирина. — Не хочется что-то. Лучше угости меня мороженым, а потом можно будет еще погулять. Вот на какой-нибудь заводной концерт я бы сходила. Поорать, побеситься, попрыгать под музыку. Только не в клуб, а именно на концерт, на концертах в разы больше драйва…
Савелий достал из укрепленной на поясе сумки телефон и полез в Интернет. Увы, поиски не увенчались успехом, заводных концертов сегодня не было. Органная музыка, скрипка, испанский блюз-гитарист… Незнакомая питерская группа «Склеп генерала» заинтриговала своим названием, но она выступала в клубе и по этой причине не подошла.
— Значит, не судьба, — смирилась Ирина. — Давай полакомимся мороженым, а потом поедем ко мне, если, конечно, тебя не испугают хаос и запустение, царящие у меня сегодня…
«Хаос и запустение» — это было слишком сильно сказано. Неубранная постель, чашка с блюдцем в раковине, разбросанные по кухонному столу бумаги.
— Это я работала до поздней ночи, — пояснила Ирина. — Соцстрах вернул отчет…
Было очень весело и как-то легко хозяйничать вместе с Ириной. Савелий помог ей застелить кровать, почистил картошку и баклажаны, нарезал их, порубил зелень, а Ирина тем временем занялась телятиной, болгарским перцем и помидорами, которые она ошпаривала кипятком, чтобы снять кожицу. Когда все ингредиенты были послойно заложены в три керамических горшочка, Ирина сказала:
— Иди отдыхай, дальше я сама управлюсь.
— А мы кого-то ждем? — спросил Савелий, указывая взглядом на третий горшочек.
— Это для добавки. — Ирина в первый раз за сегодняшний день улыбнулась так, как улыбалась обычно — радостной светлой улыбкой. — Ой, чуть не забыла. Достань, пожалуйста, из шкафа мельничку с перцем.
Савелий открыл дверцу, на которую указала Ирина и увидел на самой нижней полке большую коричневую книгу с надписью «Книга о вкусной и здоровой пище» на потертом корешке. Забыв про мельничку, он схватил книгу, раскрыл ее на первой странице и увидел в самом низу, под словами «Пищепромиздат» и «Москва», четыре заветные цифры — 1954. Бросив быстрый взгляд на Ирину, которая смотрела на него с заметным недоумением, Савелий начал лихорадочно листать книгу, то и дело перескакивая через несколько листов. Увидев сто семьдесят первую страницу, он немного успокоился, вернулся назад и на сей раз пролистал книгу более спокойно, лист за листом, ничего не пропуская. Ирина тем временем успела протиснуться мимо него к шкафчику, взять мельничку, поперчить содержимое горшочков, а сами горшочки поставить в духовку.
— Откуда у тебя эта книга? — спросил Савелий, убедившись, что все листы на месте.
— Сколько себя помню, дома была, — ответила Ирина. — Семейная реликвия.
— Ты не возражаешь, если я немного почитаю?
— Нет, конечно. — Ирина пожала плечами, выражая таким образом удивление. (А что на складе никто не знает, что убийца кладет листки из этой книги? Она скорее должна не удивляться, а обижаться, увидев, что он проверяет, все ли страницы на месте.)
— Тогда я попрошу пару листов бумаги и ручку.
Получив желаемое, Савелий сел на диван и углубился в изучение книги, такой желанной и так случайно найденной. Было впечатление, что вот-вот, сейчас или пятью минутами позже, он непременно найдет или поймет нечто важное, то, что поможет поймать Кулинара.
Время от времени он украдкой поглядывал на Ирину, которая коротала время, забавляясь со своим телефоном, судя по характерным, едва слышным щелчкам — раскладывала пасьянс. Пасьянс — это хорошо. Успокаивает, помогает сосредоточиться. Если, конечно, это не редко сходящийся пасьянс вроде старинного «Узника» или такого же старинного «Гвардейского воротника». Пасьянс непременно должен сходиться, чтобы приносить удовлетворение тому, кто его раскладывает.