Криминальный попаданец
Шрифт:
Временное удостоверение личности. Дано гражданину, который по причине травматической амнезии памяти не может назвать свои данные, но помнит свое имя — Владимир. У гражданина сняты отпечатки пальцев и разосланы вопросы по установлению личности в центральные отделы паспортных служб. Данное удостоверение служит временным документом для гражданина Непомнящих Владимира Владимировича, которое позволяет ему передвигать по стране и устраиваться на работу.
Подпись
— Спасибо, друже, — сказал я. — Хоть на работу теперь устроюсь, аванс получу. А то ни одежды, ни жилья.
— Ну на работе тебе с жильем помогут, небось в СССР живем. Общежитие завсегда дадут. Или снимешь недорого, тут в Индии одинокие недорого пустят на пожить.
— Приходила одна уже, картошка у нее, видите ли, в погребе портится, перебирать надо. И дрова колоть.
— А что ты хочешь, индивидуалистам горисполком не помогает, все сами. Все лето на рынке первыми овощами барыжат, а к зиме — картошкой. А ты парень, вроде, крепкий. Или еще не оправился? Как здоровье то?
— Да вроде выздоровел. Документ забавный, но хоть такой, спасибо. С меня пузырь.
— Ты сперва на него заработай, успеешь поставить. Я вот тебе бушлат принес, еще армейский. Теплый. Со вчерашней смены ребята, которым ты песни пел, обещали еще брюки и обувь принести, дома пошарят у кого что есть. Не пропадешь, среди людей живем!
Меня прямо растрогал этот милиционер. Мелькнула озорная мысль — пойти на работу в милицию. Только не возьмут сомнительного беспамятного Непомнящих Владимира Владимировича.
Следующий визит начался как-то «перестроечно». (Почему упоминается в обрывках памяти какая-то «перестройка» понять не смог). Зашел человек, мужчина лет сорока в теплом полупальто и овчинной ушанке и спросил:
— Скажите, вы верите в Бога?
Мне, опять так непонятно почему, показалось странным, что вопрос задан без акцента. Хотя, какой еще акцент у этого мужика с рязанским фейсом. И чудилось мне, что мужичек должен быть в пиджаке, белой рубашке и черной бабочке.
Мужик повесил на спинку свободной кровати свое зимнее и оказался в байковой лыжной куртке на зеленую рубаху, все на пуговицах, как и мои новые брюки в ширинке. Отсутствие молний смущало. Хотя никто и не вспоминал про них, так и пользовались пуговицами.
— Так вы, молодой человек, крещенный?
Соседи по палате, которые ответили на вопрос мужика частью отрицательно, меньшей частью положительно, ответили вместо меня. Частично, что я нехристь безбожная, частично, что не помнит он не хера.
А я сел на койке, нашарил вечно ускользающие тапочки, уставился на мужика явно не поповского вида.
— Наша товарищество приглашает тебя, брат, на службу. Сегодня после семи вечера. Если возжелаешь — могу проводить.
— Я — больной. А в больнице — режим.
— Ничего, договорюсь с кем надо.
— Зачем это вам?
— Мы, баптисты, заботимся
— Это очень мило, братан. Но ваше общество даст мне одежу, жилье, денег на первое время.
— Мы подумаем, но попервости хотели бы узреть тебя на нашем собрании.
— Спасибо, но я — больной. А в больнице — режим. И я намерен режим соблюдать…
Было еще пару граждан, невнятно бормотавших о долге совести и о том, что есть и жилье, и работа. У одного — в закулисной деревеньке, где у него свинарник на 12 голов.
— А жилье очень даже приличное, избушку еще прадед сложил…
У другого на лесопилке под Смоленском:
— Всего пару часов на электричке, а дальше автобус ходит… раз в сутки.
В советском союзе, естественно, не бывает безработицы, но чтоб настолько не хватало рабочих!
Уже после обеда явился парень совершенно жиганского образа. В кепчонке с чубом и начищенных сапогах (правда не хромовых, а яловых) с попыткой смять голенища в гармошку. Он сразу на меня наехал, но перепутал кровати. Наверное сосед потрепанного вида показался ему более подходящей фигурой для наезда.
— Что б тебя больше никогда не видели в нашем кафе, — орал он, добавляя матерщинные эмоции, — ты, падла, осмелился уважаемому человеку угрожать!
— Эй паренек, — окликнул я его, давно с малолетки откинулся?
— Откуда ты знаешь?
— Чё тут знать-то. За бакланство попал, там не сладко было, откинулся двумя третями, треть хозяину оставил. Мужиковал на киче, поэтому скостили срок. Так?
— Откуда ты знаешь?
— У меня три ходки за плечами, все на дальняках. А сейчас ты косяк давишь, так скоро и на легавый шнифт упадешь.
— Чаво?
— Любой торгаш — фраер. А что вор делает с фраерами? Правильно, вор их доит, доит как корову. Деньгу с них берет. А ты пришел за фраера права качать. Не знал, кумекаю. Но тот, кто за фраера — тот ссучился. А что с суками на киче делают? Правильно, их чморят. Петушат и под нары загоняют. Нахон?
— Э-э-, я не знал.
— Вижу, что не знал. Вот потому и не чморю. Ты, братело, пойди сейчас к этой красно морде и скажи, что я приказал каждый месяц выдавать тебе по пятьдесят рублей. Это будет твой воровской приварок, так положено. Нахон?