Криминальный попаданец
Шрифт:
— Хозяин подранка встретил, — сказала мать, будто оправдываясь, что медведь добыт летом, не по сезону. (Медведя бьют поздней осенью, когда он в самом жиру, или поднимают из берлоги.)
Дед добавил:
— Дурной был, плечо болело. Помять мог кого-нибудь, пришлось стрельнуть.
“А ведь ему, должно быть, далеко за восемьдесят”, - с завистью подумал я.
Вместе с рыбой был подан и ушат браги. Настоящий ушат емкостью ведра на два. Мужики брали его за деревянные уши и, высоко подняв над головой, лили в рот пенистую, медовую жидкость. Это единственный крепкий напиток, который они себе позволяют. Курево в их среде считается грехом, как и
Подчистили и эти блюда. Горшок с кашей выскребли до дна. Брагу допили. “
— Яишню будете? — спросила хозяйка. — С кабанятиной можно ee?
Мужики подумали, посмотрели на деда. Было видно, что они не прочь. Но дед, к моей радости, покачал головой.
— Жарко сегодня, — сказал он. — Лучше почаевничаем.
К чаю в старинном с медалями самоваре, который, как и все в этой хате, был большущим, основательным, на века, были поданы пироги, блины и варенья из земляники, брусники, голубики, костяники, морошки. В чай были добавлены стебли и листья лимонника — удивительного по вкусу (настоящий лимон) и стимулирующему действию растения. Десяток ягодок лимонника напрочь снимают усталость, позволяют идти по тайге сутками без отдыха…
— А на кварц кто ходить будет? — вдруг сказала хозяйка, разрушая послеобеденный кайф. — Как по ночам шляться, так мы первые, а как предписания доктора исполнять, так мы дрыхнем!
Я открыл глаза и посмотрел на медсестру, не говоря ни слова.
Медсестра молча посмотрела на меня.
— Иду, иду, — спустил я ноги с кровати, — вот только в туалете отмечусь и на кварц.
[1] Истина в вине, «Незнакомка», Александр Блок.
[2] «Улица Ленина» — песня группы «Ноль». Автор текста и музыки — Федор Чистяков.
Глава 5
Во снах моих Даманский, как вопрос,
Зачем мы «градом» там людей сжигали,
когда потом алкаш — российский бос
со сворой — остров запросто продали.
Хотел сказать: «пропили», просто так,
(сколько запросто «пропить» мою Россию!)
но я, возможно, охламон, чудак,
которого в ней чудом не добили.
Владимир Круковер, Воинский сборник
Лечащий врач, не зная уж как долечивать приблудного потеряшку, решил взбодрить мою амнезию витаминами и кварцевым облучением. Солнца в Вязьме по причине болотной низменности в декабре было мало, да и снег все время шел. Так и я не прочь загореть прямо в больнице, так что одевал синие очки и смирно лежал на спине или брюхе, кварцевался. Все равно завтрак проспал.
Собственно, и не хотелось есть. Какое — никакое, но похмелье наличествовало. Я лежал и пытался четче вспомнить арамейский сон, как-то проявить собственную личность. Вместо деталей службы почему-то всплыли стихи:
По вечерам я очень трудно сплю,
поскольку болят раны и суставы,
не столько сплю, как в забытье дремлю,
забыв про службу и её Уставы.
Во снах моих Даманский, как вопрос,
Зачем мы «градом» там людей сжигали,
когда потом алкаш — российский бос
со сворой — остров запросто продали.
Хотел сказать: «пропили», просто так,
(сколько запросто «пропить» мою Россию!)
но я, возможно, охламон, чудак,
которого в ней чудом не добили.
Стихи не подарили ответа, озадачив новыми вопросами. Что случилось на Даманском — маленьком, никому не нужном островке тут недалеко на реке Уссури? Кто такой «алкаш — российский бос? И почему бос?
В общем стихи были гнилые, антисоветские — это чувствовалось. И я даже перестал их вспоминать, потому что перегружали они мозг.
Ну а после процедур я был свободен, как выздоравливающий, до обеда, но мою свободу ограничили посетители. Буквально паломничество к моей койки началось.
Первой пришла старушка.
Не «божий одуванчик», а такая себе — кряжистая. Сняв шубейку обнаружила телогрейку с обрезанными рукавами и множество кофт, прикрывавших плотное тело. Под суконной юбкой виднелись лыжные шаровары с начесом. Обута она была в коротенькие валенки, вставленные в галоши.
— Ой, сыночек, — присела она на табуретку у моей кровати. — Ой, как тебя жалко-то. Я как прочитала в газете про тебя, горемычного, так и собралась. Вот — пришла.
Я молча ждал продолжения. Бабка тоже помолчала для важности, продолжила:
— У меня в хате места полно, одна живу. Все мои давно в Смоленск перебрались. Но навещают. Иногда. Так вот я и подумала, жить то тебе, беспамятному, негде. Да и денег у тебя нетути, написано, что тебе голого подобрали. Вот, а у меня хата большая. И дрова некому поколоть, да в огороде по весне работа найдется. Ты же умеешь дрова колоть?
Я подумал: умею ли я колоть дрова? Возможно. Так и сказал:
— Не помню я, бабонька. Может и умею.
— Вот, — радостно сказала гостья, — я и говорю — должен уметь. А у меня в погребе картошки, так перебирать надо. Воду опять же таскать. В баньку, в бочку, на кухню — вода нужна всегда, а колонка далеко, куда мне, бабушке, с коромыслом то управится, не по силам ужо. А ты парень молодой, здоровый… Здоровый, чай?
— Ну да, выздоравливаю похоже, — сказал я, наслаждаясь речами хитрой бабули.
— Так ты выздоравливай быстрей, да и давай ко мне. Вот адрес. И вот я тебе пирогов напекла с картохой. Много в подполе картохи, так перебирать надо. А пироги кушай, сама пекла.
Я потрогал узелок, пирожки уже простыли или вовсе были вчерашними. Проводил бабку добрыми словами, что подумаю, что время еще есть, не выздоровел пока до конца. И только вознамерился соснуть часок (привык к мертвому часу), как явился участковый.
Я почему-то подумал, что он крышует забегаловку, где я вчера рекетнул рыжеусого. Что такое рекет я и сам толком не понял, но подумаю над этим позже. А участковый пришел не просто, а принес мне временный паспорт — бумагу с моим фото, где было написано: