Криминальный репортер
Шрифт:
— И что же они говорят? — остро посмотрел на меня мой собеседник из Главного следственного управления.
— Ишь, какой быстрый, — усмехнулся я. — А что говорит протокол осмотра места происшествия?
— Ну-у… что, в комнате ничего не пропало, да там и пропадать было нечему, поскольку квартира куплена Саниным для того, чтобы ото всех прятаться на время, — вполне охотно произнес Коробов. — Убогая, надо сказать, комнатенка… Тело его лежало ногами к двери, головой к балкону. Вся квартира, включая и кухню, испачкана в крови. Одет он был в брюки, футболку и куртку. На ногах обуви не имелось, и носки были пропитаны кровью, что указывает на то, что он был еще жив после удара по голове…
— Ну, это мне все известно, — насмешливо сказал я. — Ты мне скажи то, чего я не знаю.
— А откуда тебе это известно? — спросил Володя ради того, чтобы оттянуть время и прикинуть в уме, что еще можно сказать мне, а чего нельзя.
— От той же самой Милицы Васильевны, — ответил я. — Ей ваша основная свидетельница, Клавдия Печенкина, все рассказала. Как и остальным жителям подъезда, а может, и всего дома, кто ее об этом спрашивал. Так что ты пока мою карту не покрыл.
— А что тебе надо, чтобы покрыть? — посмотрел на меня Коробов.
Я глянул на Володьку. Близкими друзьями мы в университете не были, но всегда симпатизировали друг другу. Так бывает: увидишь человека и мгновенно чувствуешь к нему расположение. И если завести с ним разговор и познакомиться ближе, то можно сделаться хорошими приятелями и даже друзьями. Или наоборот. Ничего не знаешь о человеке, но после взгляда или первой же фразы он становится неприятен. То есть возникает антипатия. Никакого знакомства и развития отношений после этого, конечно, не наступает. Напротив, вы не хотите больше встречаться с этим человеком никогда и ни при каких обстоятельствах.
Потом, в процессе учебы, мы с Володькой Коробовым и познакомились, и пировали не раз в его общаге (он был приезжим), и в свою компанию я его брал всегда с удовольствием, а он меня — в свою. Словом, мы были с ним меньше чем близкими друзьями, но больше чем большими приятелями. Что, согласитесь, тоже немало…
— Мне нужны ваши версии, — просто сказал я. — И то, чего не знаю я, но на что должен обратить внимание, ведя расследование. Над чем сейчас работает ваше управление по этому делу?
— Послушай, Аристарх, а не многого ли ты хочешь? — снова нахмурился Коробов.
— Нет. Я ведь, Володь, могу опять раскопать чего-нибудь такого, чего ваши следаки знать не найдут…
— И будешь обязан поделиться информацией, — не дал мне договорить мой собеседник. — По закону!
— Ну, так я ею и поделюсь, поскольку понимаю, что утаивать информацию от следствия не имею права, — сказал я. — Но поделюсь я ею в своей передаче. На всю Москву и ее окрестности…
Закончив говорить, посмотрел на Володьку. Тот, похоже, склонялся к тому, чтобы ничего мне больше не говорить и на этом завершить наш разговор, по крайней мере, на тему убийства Игоря Санина. И я решил добить его:
— Если ты мне это расскажешь, тебя ждет бонус.
— Какой еще бонус? — Коробов недоверчиво посмотрел на меня.
— Не беспокойся, очень интересный, — заверил я его и сделал очень честные глаза.
— Хорошо, — подумав, ответил Коробов. — Есть в этом деле один примечательный момент… — Он на какое-то время замолчал.
— Слушаю тебя внимательно, — на полном серьезе промолвил я, заполняя возникшую паузу.
— У нас имеется версия, что, возможно, убийство Санина связано с одним денежным долгом, — наконец решился Володька. — Санин дал взаймы крупную сумму своему товарищу по кинематографическому цеху актеру Антону Путятину…
— Знаю такого, — сказал я. — Хороший актер, но все время почему-то на вторых ролях…
— Нет, у него были и две главные роли, — поправил меня Коробов. — Просто эти фильмы прошли как-то незаметно, а во время проб, когда они рядом, из них двоих всегда выбирают Санина…
— Понял, — сказал я. — Так бывает с невезучими людьми.
— Именно, — посмотрел на меня Володька. — Путятину именно не везет. А вот Санину — как раз наоборот.
— Ну, тогда Путятин должен завидовать Санину, — раздумчиво произнес я. — Это, как минимум. А как максимум — ненавидеть. И смерть Санина Путятину крайне выгодна, — добавив это, я посмотрел на Коробова и увидел, что он со мной согласен.
— Молодец, соображаешь, Аристарх! Я тоже так думаю. И выгодна смерть Санина Путятину по двум причинам, — он сделал театральную паузу. — Первую ты уже назвал: зависть и, возможно, ненависть. Без него первым будет он. А вторая причина — долг. Со смертью Игоря Валентиновича деньги отдавать некому. Вот тебе и мотив…
— Даже два мотива, — заметил я.
— Да, два, — согласился Коробов.
— А сколько дал Санин Путятину взаймы? — спросил я.
— Три миллиона рубликов, — не сразу ответил Володька.
— Не хило, однако, — заметил я.
— Не хило, — согласился со мной Коробов. — Такие деньги не каждому можно дать. Кроме того, мало кто знал, что Санин дал в долг три миллиона Путятину.
— А кто знал? — поинтересовался я.
— Да никто, кроме самого близкого друга Санина Вениамина Сурина, — сказал Коробов. — О долге мы и узнали с его слов.
— А что, и жена Санина не знала, что ее муж дал в долг кому-то три миллиона рублей? — удивился я, но совсем немного. У каждого мужика своя сумма в заначке: у кого-то триста рублей, у кого-то — три миллиона… Судя по всему, Санин был из вторых.
— Говорит, что не знала, — ответил Коробов.
— А может, этот Сурин врет? — предположил я.
— Не похоже, — призадумавшись, ответил Володя. — Да и зачем ему это?
— Чтобы в поле вашего зрения попал Путятин, — снова предположил я. — Может, у него с ним какие-то личные счеты.
— Нет, не думаю, — не сразу ответил Коробов. — Но, пожалуй, проверить, не снимал ли Санин со своих счетов такую сумму, — стоит.
— А мне скажешь? — спросил я.
— А твой бонус этого стоит? — усмехнулся Володька.