Кристина
Шрифт:
— Дон! Дон! Отпусти меня!
Он застыл в полной неподвижности и, глядя на меня сверху вниз, ответил:
— Ну, а если отпущу, обещаешь, что никогда не будешь больше ждать нашего Сэма?
— Да… да, обещаю, Дон, — я готова была пообещать что угодно, лишь бы выбраться из этого жуткого водоворота.
— Поклянись.
— Клянусь, Дон.
— Перекрестись.
Я подняла дрожащую руку и перекрестилась где-то возле ключицы. Но даже получив клятвенное и крестное заверение, Дон не спешил отпускать меня на берег.
— Ты слышала, как вчера ругались мои родители, верно?
Я взглянула на него и кивнула.
— Так вот: это тебя не касается, — он грубо схватил меня за плечо.
— Да, Дон, — согласилась я. — Не касается.
— Я хотел бы застрелить своего отца… повесить его.
— Дон! — ужас и изумление заставили меня позабыть на миг страх, и я выдохнула — Мне нравится твой отец, он хороший.
— Ты!
Оцепенев от испуга, я почувствовала, как он толкает меня в грудь на глубину, и уже снова хотела пронзительно закричать, как в этот момент с берега послышался голос Ронни:
— Что ты делаешь, отпусти ее.
От неожиданности Дон разжал пальцы, я потеряла равновесие и с громкими воплями упала.
Уйти под воду с головой я не успела, Дон схватил меня обеими руками и потащил к берегу. Ронни, который уже зашел в воду, сердито спросил:
— Что это ты вытворяешь, а? Перепугал ее!
— Я не пугал, мы играли.
— Играли! Чего же она плачет?
Я не стала признаваться, что мне было страшно. Просто сказала:
— Мама меня накажет… посмотрите на мой фартучек!
Но ни один из них не стал смотреть на фартучек. Они стояли друг против друга и сердито сопели. Оба были примерно одинакового роста, только Дон раза в два плотнее моего брата. В одно мгновение они сцепились, покатились по земле, молотя друг друга кулаками, целясь коленями в живот.
— Перестаньте! Перестаньте! Прекратите же! — закричала я.
Но они продолжали драться, а я повернулась и побежала прочь, не останавливаясь до самого дома. Влетев на кухню, я заорала, что Дон и наш Ронни дерутся.
Мать не обратила на мой крик никакого внимания, зато сразу заметила мое мокрое платье. Раздевая меня, она сказала:
— За это ляжешь спать без вечернего чая.
Но скоро и река, и драка, и даже наказание матери были забыты, потому что с работы вернулся отец. По его лицу мать, видимо, сразу поняла, что он собирается сказать.
Она стояла по одну сторону кухонного стола, он — по другую. Медленно опустив на стол жестяную коробку для еды, он произнес:
— Не знаю, понадобишься ли ты мне еще когда-нибудь.
Мать дважды сглотнула, потом спросила:
— Сколько?
— Больше сотни.
Взгляд матери скользнул по столу и задержался на жестянке, на которой все еще лежала рука отца. Потом, подняв голову и поправив завязки своего миленького передника, который она смастерила из летнего платья и надевала
— Ну что ж, по крайней мере есть ясность. Будем что-то предпринимать.
Она занялась своими делами и, наливая воду в большую жестяную ванну, стоявшую у печи, заговорила о планах на будущее, будто она уже давно все решила для себя.
— Попросишь выделить участок возле леса. Будем выращивать овощи.
Она скрылась в подсобке для мытья посуды, и я услышала, как загремело ведро, опускаемое в моечный чан. Вернувшись с ведром воды, от которой валил пар, мать объявила:
— А я опять начну работать у миссис Дюрран.
— Правда, дорогая?
Отец тем временем снял с себя всю одежду, оставшись лишь в коротких трусах.
— Да, она говорила, что, если мне будет нужна работа, я просто должна ей сказать об этом.
До замужества моя мать служила в Брамптон-Хилле у миссис Дюрран, но хотя с тех пор прошло восемь лет, время от времени от ее бывшей хозяйки приходили посылки с одеждой.
Отец залез в ванну и начал намыливаться. Помогая отцу, мать успокаивала и себя, и его.
— Не беспокойся. Мы справимся.
При этих словах вошла тетя Филлис. Увидев отца в ванне, она отвела глаза и обратилась неровным, дрожащим голосом к матери:
— Что теперь делать? Это конец. Они никогда больше не откроют шахту. Это только предлог. Шахта старая.
Мать повернулась к плите и сняла большое глиняное блюдо. Бросив отцу: «Осторожней, дорогой», она поставила блюдо в центре стола. Потом, медленно вытерев руки о тряпку, спокойно сказала:
— Что ж, тогда придется найти другое занятие.
— Какое — голодать?
— Почему голодать? Руки-то при нас. И для женщин найдется какая-нибудь работа.
— Ты, наверно, поедешь к миссис Дюрран. Лично я не могу представить себя в качестве служанки, более того, не хочу даже и пытаться.
— Твое дело, — мать все так же спокойно продолжала вытирать руки, и в кухне воцарилась тишина — лишь из ванны доносилось бульканье. Тонким голосом, в котором звучали стальные нотки, тетя Филлис объявила:
— Мы поищем себе работу где-нибудь в другом месте.
Отец повернулся и, глядя через плечо на тетю Филлис, спросил:
— А ты собираешься ехать с ним, Филлис?
Та вместо ответа смерила его долгим взглядом и, резко крутнувшись на каблуках, вышла, с шумом захлопнув дверь.
Мать получила у миссис Дюрран работу — три раза в неделю по утрам. Отец, следуя ее совету, взял небольшой участок возле леса, и у нас всегда была картошка и другие овощи. Наш стол остался прежним, а благоухание из кухни все так же наполняло дом. Ничего не менялось, по крайней мере, три года, разве что отец уже не отдавал нашу обувь в ремонт, а занимался этим сам: вылезавшие изнутри гвозди часто рвали мои чулки.