Кристина
Шрифт:
— Я оставлю ужин на столе, — сказала я. — Я немножко устала и хочу лечь пораньше.
Ни отец, ни Констанция никогда не комментировали мое желание уйти к себе пораньше. Если они и знали, почему я по вечерам спешу в свою спальню, то предпочитали ничего не говорить. Если я хотела выпить, лучшего места было не найти.
Но в тот вечер я не ушла к себе раньше — мои новые отношения с дочерью удержали меня в кухне; она рассказывала о своих планах на будущее, чудесных планах, в которых фигурировал Дэвид. А потом она первой поднялась наверх, поцеловав
— Мамочка, ты все еще красивая!
— О, девочка! — воскликнула я недоверчиво, но с благодарностью.
— Мне бы хотелось быть хотя бы наполовину такой же хорошенькой. Мне всегда казалось таким несправедливым, что я не похожа на тебя.
На миг я привлекла дочь к себе и, прижав ее лицо к своему плечу, тихо произнесла:
— Слава Богу, что ты не похожа на меня. Слава Богу, что ты никоим образом не напоминаешь меня.
— О, мамочка! — она медленно отклонилась. — Нет, напоминаю, во многом напоминаю.
Я поцеловала ее и сказала:
— Спокойной ночи и благослови тебя Бог… Будь счастлива.
Я стояла, прислушиваясь к шагам Констанции на лестнице. Послышался звук открываемой двери, потом мне показалось, что дочь начала петь на какой-то очень высокой ноте, и я улыбнулась. Потом улыбка сползла с моего лица: в комнате послышался глухой звук, как будто что-то упало на пол. Насколько я знала, ничего такого там упасть не могло. Я приблизилась к лестнице и прислушалась: тишина.
— Констанция! — позвала я.
Ответа не последовало, и тогда я, с отчаянием загнанного животного, рванулась по ступенькам наверх, потому что, еще даже не распахнув дверь, я знала, что именно может ожидать меня там. Дон обхватил своей громадной рукой мою дочь и крепко прижал ее спину к своей груди. Рот ее был крепко схвачен полотенцем, концы которого болтались под подбородком. С уст моих сорвался нечленораздельный вопль, тело, словно подталкиваемое внутренней пружиной, стремилось рвануться вперед, но Дон предупредил:
— Сделай только шаг, и я угощу ее вот этим.
«Вот это» оказалось лезвием опасной бритвы, очень похожим на то, каким пользовался отец.
— Ступай вниз, — продолжал Дон.
Я попятилась, он последовал за мною, подталкивая перед собой Констанцию. Шаг за шагом я спустилась по лестнице и оказалась на кухне, где еще минуту назад я с такой любовью целовала свою дочь.
И вдруг я почувствовала себя абсолютно беспомощной от страха, во мне совершенно не осталось сил бороться с этим человеком, и я, словно со стороны, услышала собственный умоляющий голос:
— Ради Бога, Дон, отпусти ее. Пожалуйста! Я готова сделать все… все, только отпусти ее.
— Даже прикончить меня, как и мой чертов братец, — улыбнулся он, но только губами, глаза его оставались смертельно-холодными, внушающими ужас. — Вы оба сидели за этими стенами много лет, размышляя, как можно пристукнуть меня, верно? Ты даже не могла убрать с лица это выражение, однако так и не собралась с духом. Я мог бы прижать тебя как следует, ты всегда была у меня под ногтем, да и сейчас тоже. Никто не может обидеть Дона Даулинга безнаказанно. А ты, сучка, столько мне насолила!
— Дон, — тонким жалким голосом, похожим на скулеж собаки, начала я. — Дон, говорю тебе: я все сделаю, все, что ты только захочешь, только не трогай ее, — я протянула руку к искаженному ужасом лицу дочери, и Дон отступил назад, увлекая ее за собой.
— Большое спасибо, мисс Кристина Уинтер, — проговорил он. — Все еще мисс Кристина Уинтер. Боже, как это смешно. Но с чего это тебе взбрело в голову, что ты до сих пор нужна мне? Господи! Да я скорее пойду с последней шлюхой, чем с тобой. Но вот она, — это он приподнял пальцами груди Констанции, — вот она — как раз ты тогда, когда я хотел тебя. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я буду играть с ней по-честному. Я не собираюсь бросать ее, как бросили когда-то тебя. Нет, когда она забеременеет, я женюсь на ней. Не то что мне нужен ребенок, но у нее он будет. Знаешь почему? Мне хочется, чтобы ты помучилась, как на раскаленной решетке. Ты думаешь, что за все эти годы я сумел рассчитаться с тобой, но мне всегда было мало. А уж на этот раз я буду удовлетворен… Да, каждый раз, когда я буду прикасаться к ней, ты будешь знать об этом, жизнь станет для тебя адом.
Он снова нажал на груди Констанции, поднимая их, и с ее губ сорвался приглушенный полотенцем стон.
— Дон, Дон, — торопливо и бессвязно начала я, уже сознавая, что собираюсь сделать. Я хотела со всех ног броситься через гостиную на улицу и кричать кричать что есть мочи. Он никогда не осмелится пустить в ход бритву.
Я уже хотела рвануться к двери комнаты, как он остановил меня.
Подняв бритву и прижав лезвие к щеке Констанции, он закричал:
— Еще раз дернешься — и я помечу ее на всю жизнь.
Я застыла на месте, дрожа всем телом и тяжело дыша. Он грубо хохотнул и добавил:
— Ничего ты не можешь сделать — как всегда, а у меня все продумано, каждый шаг. Ни ты, ни этот трусливый бумажный червяк не в силах бороться со мной.
В этот момент с нашего заднего двора раздался тихий свист, и Дон резко повернулся к кухонному окну.
— Открой заднюю дверь, — приказал он и толкнул ко мне Констанцию.
Я снова попятилась.
Когда я отодвинула засов на двери подсобки, он тихо проговорил:
— Сюда, Рекс.
Вошел коротышка в большом мешковатом пальто. Переводя взгляд с одного на другого, он ухмыльнулся и сказал:
— Ну-ну.
— Не спускай с нее глаз, — Дон кивком головы указал на меня, после чего вернулся на кухню. Коротышка направился ко мне, и я отпрянула. Это был пухлый, со здоровым цветом лица мужчина, встретив которого на улице, можно было принять за вполне нормального человека. Он пристально смотрел на меня и, приноравливая свои шаги к моим, следовал за мной.