Кристина
Шрифт:
— Да, — сказал я. — Эрни, он мне снится, этот парень. Ты меня слышишь? Я вижу его во сне. С тобой или без тебя, но я пойду.
— Ты правда не шутил тогда?
— Когда?
— Когда позвонил мне из кинотеатра. Ты правда не знал, что он умер?
— О Господи! Ты думаешь, что такими вещами шутят?
— Нет, не думаю, — сказал он, но не сразу. Некоторое время у него ушло на то, чтобы все как следует взвесить. Ему казалось, что весь белый свет был против него. Не только Уилл Дарнелл или Бадди Реппертон, но, очевидно, и отец с матерью. Но ведь никто из
— Он тебе снится?
— Да.
Он помолчал, о чем-то размышляя.
— В газете написано, что похороны будут на Верхнем кладбище Либертивилла, — наконец не выдержал я. — Ты поедешь со мной или на автобусе?
— Я поеду с тобой.
— Вот и хорошо.
Мы стояли на небольшом холме над местом траурной церемонии, не осмеливаясь и не желая приближаться к горстке людей, собравшихся у могилы. Некоторые из них были одеты в старую, но хорошо сохранившуюся военную форму. Каска Лебэя лежала на флаге, разостланном поперек длинного столика на колесах. Теплый августовский ветер доносил до нас слова проповедника: человек подобен траве, что вырастает, а затем скашивается, человек подобен бутону цветка, что раскрывается весной и увядает осенью, человек есть любовь и любит все преходящее.
Когда служба закончилась, мужчина, которому с виду можно было дать лет шестьдесят с лишним, бросил горсть земли на гроб. Очевидно, он был братом Лебэя: сходство не бросалось в глаза, но все-таки наблюдалось. Мне показалось странным, что я не увидел его сестры: рядом с могилой вообще не было ни одной женщины.
Вскоре все они потянулись к выходу. Я повернулся к Эрни, но его рядом со мной не оказалось. Он стоял невдалеке, по его щекам текли слезы.
— Эрни, с тобой все в порядке? — спросил я.
Мне пришло в голову, что если не врали мои глаза, то среди прощавшихся ни один не плакал, и если бы Ролланд Д.Лебэй знал, что Эрни Каннингейм окажется единственным человеком, кто прольет слезы во время его краткой траурной церемонии на малоизвестном кладбище в Западной Пенсильвании, то он бы на пятьдесят баксов сбавил цену за свой дерьмовый автомобиль. И даже после этого Эрни пришлось бы заплатить долларов на сто пятьдесят больше, чем он стоил на самом деле. Он вытер слезы руками и хрипло произнес:
— Все прекрасно. Мне нужно подойти к его брату. Брат Лебэя стоял с флагом под мышкой и тихо переговаривался с двумя бывшими военными, с виду походившими на легионеров. Он был одет в костюм человека, давно забывшего о постоянном источнике доходов. Его брюки были вытянуты на коленях, пиджак поблескивал на локтях. Галстук был помят внизу, а на воротнике сорочки красовалась желтая полоса.
Он оглядел нас с головы до ног.
— Извините, пожалуйста. — сказал Эрни. — Если не ошибаюсь, вы брат мистера Лебэя?
— Да, это я. — Он посмотрел на Эрни вопросительно и, как мне показалось, несколько воинственно.
Эрни протянул руку.
— Меня зовут Арнольд Каннингейм. Я немного знал вашего брата. Не так давно я купил у него автомобиль.
Когда Эрни протянул руку, Лебэй автоматически вытянул свою — к обмену рукопожатием любой американец склонен так же, как проверять, застегнута ли ширинка после посещения комнаты общественного пользования. Но когда Эрни сказал, что купил автомобиль, пятерня точно наткнулась на какое-то невидимое препятствие, оказавшееся на ее пути. Какое-то мгновение мне казалось, что Джордж Лебэй вообще откажется следовать национальной традиции и оставит руку Эрни беспомощно парить в августовском эфире.
Но он все-таки счел нужным соблюсти приличие… по крайней мере отчасти. Он слегка дотронулся до пальцев Эрни и сразу же убрал руку.
— Кристина, — тихо проговорил он. Да, фамильное сходство, несомненно, присутствовало в чертах его лица, хотя они были немного мягче, чем у Ролланда Д.Лебэя. — В своем последнем письме Ролли писал, что продал машину.
О Господи, в его голосе были те же женственные нотки. И — Ролли! Мне было трудно представить, что Лебэя с его псориазным черепом и зловонным корсетом кто-то мог называть Ролли. Хотя в голосе Джорджа я не почувствовал особой любви к брату.
Лебэй продолжал:
— Брат не часто писал мне, в последние годы у него появилась некоторая склонность к мизантропству, мистер Каннингейм. Я бы хотел подобрать другое слово, но не уверен, что оно существует. В своем письме Ролли называл вас молокососом и говорил, что учинил вам прием, который, как он выразился, был «выжиманием сока по-королевски».
У меня открылся рот. Я обернулся к Эрни, ожидая увидеть вспышку ярости. Но его лицо ничуть не изменилось.
— Выжимание сока, — миролюбиво сказал он, — это то, что все покупатели приписывают продавцам.
Лебэй улыбнулся… как мне показалось, с некоторой неохотой.
— Это мой друг. Он был со мной в тот день, когда я купил машину.
Я назвал себя и пожал протянутую руку Лебэя. Бывшие солдаты молча повернулись и не спеша пошли прочь. Мы трое, Эрни, Лебэй и я, неловко переглянулись. Лебэй переложил флаг из одной руки в другую.
— Могу я что-нибудь сделать для вас, мистер Каннингейм? — наконец спросил Лебэй.
Эрни прочистил горло.
— Я хотел спросить насчет гаража. Видите ли, машину нужно немного привести в порядок, чтобы получить официальное разрешение на ее вождение. Мои родители не позволяют мне ремонтировать ее в нашем доме, и я хотел узнать…
— Нет.
—..какая сумма устроила бы…
— Нет, об этом не может быть никакого разговора, это действительно…
— Я бы платил по двадцать долларов в неделю, — сказал Эрни. — Если вы хотите, то двадцать пять. — Я вздрогнул. Он был похож на парня, который провалился в зыбучие пески и решил вытрясти сор из ботинок.
—..невозможно. — Лебэй выглядел все более и более раздраженным.
— Только гараж, — теряя невозмутимость, попросил Эрни. — Гараж, где она раньше была.
— Это невыполнимо, — твердо сказал Лебэй. — Сегодня подписан контракт с фирмой, продающей недвижимость, дом будут показывать покупателям…