Критическая масса ядерного распада. Книга третья. Командир подводного атомного ракетоносца
Шрифт:
– Потерь никаких, квартира у жены в Москве ещё лучше прежней.
– Стоп, приехали! – сам себе мысленно приказал Антон. – Во всеуслышание же поинтересовался:
– Ну, а новая жена, кто?
– Жена – моя старая любовь. Так что тут всё в порядке.
– Что ж, поздравляю! Дай бог вам счастья, да любви. Только не откладывай в длинный ящик – «привяжи» её верёвкой к своей ноге и тащи за собой везде и всюду. Вы же теперь одно целое: семья! Без жены ты, извини меня, только жалкая половинка.
– Дорогие мои начальники, – обратился Антон к, прибывшим в его каюту, офицерам, –
– Вопросы есть? – Липовецкий осмотрел лица офицеров. – Вопросов нет! Значит всем всё ясно! – подвёл он итог беседы. А вот мне не очень. Первый вопрос к нашему помощнику командира. Я не буду вам петь всю песенку из известной оперетты: «Всё хорошо, прекрасная маркиза…» – у нас, слава богу, до этого дело не дошло. Но всё же хотелось бы узнать, что вы надумали делать со службой снабжения? – Антон выжидательно посмотрел на помощника.
– Товарищ командир, в этом вопросе наше не совсем безнадёжное дело получило некоторую подвижку. На ваше усмотрение предлагается утвердить согласие мичмана Шохина из боевой электромеханической части перейти в службу снабжения и занять штат старшины команды. Из торпедистов мичман Горячковский просится на штат старшего кока-инструктора.
Господи, дела твои и дороги неисповедимы! Но подсказал бы ты хотя бы намёком или знамением: «не делай этого, раб божий Липовецкий!». Как бы за это этот раб был бы тебе, боже, благодарен!
Так уж получилось, что вместо обращения к богу Антон обратился к, сидящим тут же, офицерам.
– Против этих кандидатур возражения есть? – все молчали. Только командир торпедистов, богатырского телосложения капитан-лейтенант Гончаренко, ехидно улыбнулся, мол – нам этого «добра» не жалко! Берите: подарила Америка России пароход… – посмотрим, как вы на нём поплывёте!
– Хорошо, – командир решил бросить в «бой» последний аргумент и козырь, – учтите, кушать «баланду», изготовленную этими коками, придётся нам всем.
– Мимо! – всё было напрасно. Офицеры были сыты, запах всевозможной отпускной вкуснятины ещё окончательно не выветрился из их воспоминаний. Перспектива неизвестно когда откушать баланды их не пугала.
– Что ж, зовите Шохина и Горячковского на беседу, – вынужден был согласиться командир.
Уже через пять минут перед ним стояли два молодца: один совсем молоденький, не опытный скоро испеченный мичманок, другой же постарше, жизнь повидавший. Правда, по «бывалому» с первого взгляда было не понятно: то ли паршивый случай в жизни ему подсунул фигу, то ли он сам плюнул себе в душу.
– Так, мичман Шохин, доложите-ка мне – по какой причине вы согласились перейти в службу снабжения? – начал именно с него Липовецкий.
– Люблю хорошо поесть. Знаете, как моя мама вкусно готовит? Пальчики проглотите! – выложил Шохин и, вспомнив мамины обеды, сглотнул набежавшую слюну.
– Чудненько, если б на твоём месте была мама, то и вопросов не было бы. Ну, а сам, кроме как хорошо поесть, что умеешь делать? – спросил у него командир.
– Но я же, как готовила мама, всё хорошо видел. Память у меня хорошая, могу вспомнить всё. Были бы продукты – из чего готовить, – настаивал на своём умении Шохин.
– Ты-то сознаёшь, что старшина команды снабжения лицо материально-ответственное. Именно ты будешь получать, отвечая за сохранность и выдачу вещевого имущества и продовольствия для всего экипажа. Уловил меру ответственности? За растрату и в тюрьму можно «загреметь». Конечно, оказывать помощь тебе будет помощник, да и все офицеры. Но работать и решать тебе. Подумай. Завтра о своём решении доложишь мне.
– А вам, Горячковский, какая чёрная кошка или собака дорогу перебежала? Ведь вы были призваны служить на Флот по согласию, отслужив срочную службу в Армии и проработав на гражданке года два, если не ошибаюсь. До службы в Армии вы окончили Горный техникум и работали в шахте. Так?
– Так точно, товарищ командир. На работе горный мастер меня «подсиживал». Он пил, как лошадь, я же молодой неопытный специалист «купился» на его удочку и чуть не угодил на «нары».
– Сам-то не пьёшь? – тут бы Липовецкому копнуть поглубже и, кто знает, может истина и показала бы своё настоящее лицо. Горячковский замялся, опустил глаза и вроде бы-то честно признался:
– Под хорошую закуску, конечно, пью. Но не много.
Вот это признание и подкупило командира окончательно.
Многие, по их же словам не пьющие, на его глазах становились отпетыми алкашами. Этот вроде человек нормальный. Выпивает, не много…. Но тут-то он и ошибся, ибо для Горячковского «не много» не имело ни границ, ни берегов.
– Готовить-то умеешь?
– Так точно, товарищ командир, и украинские борщи, и вареники, и галушки, и супы, и жаркое, и котлеты – было бы мясо.
Украинские «борщи и вареники» покорили Липовецкого. Пропустив мимо ушей и не оценив в полной мере смысл слова «не много», он решил, что «на безрыбье и рак рыба». Кроме того, ничего страшного: коллектив при желании и необходимости может воспитать и вырастить на свою шею любую «бабу Ягу». Вот тут мысль Липовецкого попала почти в точку: Ягу, не Ягу, но, взяв Горячковского, экипаж заполучил своего змея Горыныча, это точно.
Универсальная формула «спасение утопающих – дело рук самих утопающих» на флоте приобретала всеобъемлющий характер, только с некоторой поправкой. Эта поправка заключалась в том, что если утопающий начинал громко кричать «тону, спасите, помогите!», то потревоженное начальство, в место происшествия обильно подливало воду, испуская густой туман словоблудия кажущегося усердия по спасению утопающего.
Фактически никто ничего существенного не делал и виноватым оказывался всегда сам утопающий.