Критика нечистого разума
Шрифт:
Но не менее пугают меня и «христиане». Презрением к реальности, что ли. Скажем так: я не верю, что последние станут первыми. Более того: не считаю, что такой кувырок был бы благом. Наименее христианская из всех веток — протестантизм — представляется в сем вопросе и менее страшной. Если тезисно, то лох по жизни проклят настолько, что по смерти ему будет еще хуже.
Таким образом, претит мир натуральный.
Претит и его отрицание в любой почти метафизике.
Что же тогда — символ веры?
Особо не толкуя, взял бы пока что фразу, приписываемую Гегелю: «человеческое существование есть смерть, проживающая человеческую жизнь».
Раздражения не вызывают —
То, что представляется оправданным на уровне некоей гигиены некоего духа, вопрос — какого? Трудно ведь согласиться, что человевечьи радости могут быть редуцированы к хомячьим с небольшими вариациями, а это есть базовое убеждение обывателей. Равно трудно принять, что за лохами царствие божье, а есть базовое убеждение метафизиков, яро собирающих сокровища сугубо на небе.
Устроила бы попытка некоей онтологии без метафизики (как-то Ницше и его ученики в 20 веке, от правого Хайдеггера до левого Делеза). Или даже феноменологии — без онтологии, как-то, положим, буддизм. Странное, конечно, соседство. Ну ладно. Все пока что — поля и черновики.
Надеюсь, мне будет дадено еще пересмотреть вот эти… интуиции, назовем их так (даже не воззрения пока что). Не знаю — кем дадено. «Дадено» же потому, что думается скорее посредством нас, а вовсе не «я подумал». Иначе бы я все уже на свете подумал усилием воли. Как дурак какой.
Нижние и верхние нигилисты
Более всего раздражают люди, которые ни во что не верят, потому что они дураки. Причем злобные дураки. Для злобного дурака нет авторитетов, вообще. Более же всего восхищают те, которые ни во что не верят, потому что они не дураки. Люди, за плечами которых годы некоего послушания, школы, и им уж не надо верить хоть кому либо, кроме себя. Да и себе — не обязательно.
Орден Ивана Отступника первой степени
Долг лучшего ученика — отречься от учителя. Ибо любой учитель должен хотеть вырастить лучшее, чем он сам. Или хотя бы схожее, но другое, т. е. равного собеседника. Если он хочет лишь свою же ухудшенную копию, это не учитель, а бизнесмен, политик, сектант, хрен с горы и кто угодно еще. Когда же лучший ученик совершится как надо, со стороны это будет предательством. Да и не только со стороны.
Немного жизни в мертвой ЖиЖице
— Какой-то твой ЖЖ не живой, — заметила мне умнейшая и милейшая девушка, вдобавок, бывшая моя жена.
Умнейшая и милейшая — несомненно. Есть десяток-другой близких мне людей, неважно, сейчас близких или ранее, или сразу и сейчас и ранее, так вот — там не одного плохого человека, все выше среднего, совершенно все. Я ни разу в жизни не «разочаровался» всерьез ни в одном человеке, по крайней мере, не изменил оценку так, чтобы с плюса на минус (может быть, оттого что не очаровывалсякак принято?). Ну отношениеменялось, в плане того, нужен мне человек или не очень, а оценкаименно — нет, практически никогда. То есть плохие люди встречались, но все, кого я выбирал — хорошие. Вообще, человек, который плохо говорит о своих бывших (друзьях, женах, мужьях), говорит по крайней мере одну вещь. Что он мудло. Ну раз таких себе выбрал. Это та часть его высказывания, которая уже несомненна (самой формой), а по содержанию, хороши там его друзья были или нет — это еще посмотреть… Плохо разрешается говорить — о ком? О своих родителях и своих детях. Их же не выбираем.
Но я, собственно, отвлекся. Так вот, «ЖЖ не живой». В пример были приведены какие-то мои публикашки из общей коробки с названием «Гуманная мизантропия» прошлых годков (там я, дескать, живой) и ЖЖ Мити Ольшанского (коего я ей ранее показал, равно Лангобарда, Иванов-Петрова и т. п.). Ну да. Если брать самый первый дневник Ольшанского 2003–2007 гг, там практически личная жизнь, и политическая как личная именно, там диагнозывсех его болезней можно ставить (мне этот дневник нравился за то, что мы с ним болели примерно одним и тем же, довольно типовые неврозы русской интеллигенции, хотя он культурнее меня и его социальный статус позволял эстетизировать ту же самую неврастению, а мне моя провинция — нет, и приходилось думать против нее).
«Но ведь в таком случае и ЖЖ того же Лангобарда — не живой? ну там же непонятно, кого он любит, чем болеет, на чем ему крышу рвет?» — «Ну да». — «Но ведь в рефлексии он сильнее Ольшанского? и психофизиологически, наверное, тоже?» — «А это менее важно… Живого человека хочется видеть в первую очередь. Вот тебя, например. А из твоего ЖЖ совершенно не ясно, что есть такой Саша». — «Это может быть».
Это действительно может быть, но в чем дело? Я, наверное, мизантроп, большая часть людей мне не интересна (впрочем, большей части людей — не интересна большая часть людей, это как раз нормально). Мизантропия, видимо, в том, что я считаю существования большинства объективноне особо интересным. Свое — в том числе.
Перефразирую Мартина Хайдеггера, человеческое существование — это заброшенность в какое-то говно. И вот дальше начинается возможность интересного. Что человек с этим фактом будет делать? С заброшенностью?
Многие — ничего не делают. А некоторые бултыхаются, и интересны, собственно, взбульками. Каждая человеческая жизнь, если верить еще одному разумнику, есть история поражения, но поражение Сартра — несколько отлично от поражения Гоши Наркоши, прикольнееоно, что ли.
Интересна не моя жизнь, а попытки хоть что-то сделать с ее онтологически врожденной неинтересностью, следом чего и способом чегои могут быть какие-то тексты. Если повезет, конечно, и все получится.
Как сказать? За большинством вышенаписанного стоит вполне себе страсть, история и т. д. Это все о довольно личном. Хрен ли вообще думать том, что твоим личным делом не является? Скучно это. Неинтересно. Да и выспренно как-то.
Просто каждому — свои взбульки. Математику может сниться неевклидова геометрия, так она его интимное дело, куда интимнее, нежели то, на что он живет, с кем спит и т. д. Не надо рвать на груди рубаху, чтобы другого вцепило и пробрало. Всех, кому надо, уже затронуло.
Ну и еще — мало ли что человеку близко? Предельно близки голод или похмелье, но если это не какой-то редкостный голод и какое-то совсем волшебное похмелье — то чего тут? Интереснее и живее то, в чем он один. Чем более один, тем живее.
Немного о пиратах
Пираты, они же корсары, флибустьеры и прочая водоплавающая братва — крутые и романтичные, это мы знаем, смелые и ядреные. Про это книги, фильмы. В них дети играют. В костюмах пирата приходят на Новый год. «Мальчик Вася хочет быть пиратом 17 века». Но ежели на минуту остановить привычку, то… ведь это же почти абсолютная такая мразь. Ну с какими жупелами их сравнивать? Ну давайте навскидку — кем сейчас детей пугают? Допустим: