Кривая империя. Книга 2
Шрифт:
Тут папский нунций полностью задурил ему голову, взял с Григория несколько страшных клятв, потащил к королю. Король как увидел Гришу, чуть в обморок не упал: да это ж царевич Дмитрий Иванович, всея Руси! Да что ж вы, батюшка, без охраны? Мало вам угличского покушения!
Король дал Григорию денег, способствовал в наборе приверженцев, но сам пока сел в засаде. Всю интригу поручил вести Юрию Мнишеку, папе Марины. Вернулись в Самбор. Гриша попросил руки Марины. Папа согласился на сложных условиях: свадьба — после коронации в Москве; тестю (там же) — миллион злотых; Марине — все серебро и посуду из царских кладовых, Новгород
Тем временем, собиралась царская гвардия — целых сорок сороков (1 600) человек. Это был такой густопсовый сброд, что пуститься с ним на Москву мог только влюбленный идиот. А Гриша как раз таким и был. И сгорел бы он на первой же российской таможне, но родная земля подала ему руку помощи. В Краков заявились донцы-молодцы, сразу узнали своего царя, отрубили, что 2 000 сабель у них уже наточены.
Когда казачьи 50 сороков стали лейб-гвардией «законного царя», казаки всех станиц воспряли духом, стали хозяевами похаживать по Москве и прямо угрожать испуганному Годунову: ужо идет настоящий царь!
Борис кинулся в розыск: что еще за царь. Оказалось, наш Гришка Отрепьев, сосланный когда-то Борисом в Кириллов монастырь за орфографические ошибки. На допрос был вызван дьяк Смирный, дядька Григория, под надзор которого ссылали грешного монашка.
— Где Гришка?, — спросил царь.
— Нету, — смиренно развел руками Смирный.
— Так, может, у тебя и еще чего-нибудь нету? — окрысился Годунов и назначил Смирному самую страшную казнь, которую и по сей день могут объявить российскому чиновнику. Велел Годунов Смирного «считать». Счетная палата тут же обнаружила на Смирном недостачу множества дворцовой казны. А тогда уж поставили его на правеж и засекли до смерти.
Годунов выписал из монастыря монахиню Марфу — бывшую Нагую Марию, мать царевича Дмитрия. Стали ее всюду возить и заставлять отрекаться от Самозванца. Но какая же мать откажется от самой сумасбродной надежды снова увидеть своего сыночка?!
Марфа говорила: «Нет», а глаза ее светились: «Да!». И мы все это видели. Тогда Марфу потащили в застенок, где Боря и его жена лично пытались объяснить дуре, как важно для нашей родины, чтобы ее сын лежал сейчас спокойненько под плитой Угличского собора, а не шастал с донскими бандитами по украинским степям.
— Ты же видела, понимашь, что он умер? — гневно рокотал Боря.
— Не помню, — шептала Машка Нагая, дура, сволочь стриженая.
Царица кинулась на Марфу со свечой, хотела выпалить эти наглые глаза, чтобы не лупились насмешливо, не мешали так сладко править. Но промахнулась.
Борис велел разослать по всем окраинам разъяснительные письма, что Гришка — Самозванец.
«Значит, нет дыма без огня!» — убедились мы. К Гришке в Польшу стали ездить на поклон, слать письма. Поляки поняли, что Гришка, и вправду, — принц.
В России тоже крепла вера в Григория. Патриарх рассылал грамоты, что идет Самозванец. Народ, зная нрав патриарха, еще больше ждал царевича. Патриарх и Боря врали все время, значит, врут и на сей раз.
Лжедмитрий перешел свой степной Рубикон 15 августа 1604 года. Ему сдались Моравск и Чернигов, Путивль, множество мелких городков. Лавиной хлынуло к Лжедмитрию войско московское. У Бориса остались только старики да больные. Пришлось ему выковыривать пушечное мясо из самых гнилых нор и лесов. Но это войско в 50 000 оказалось малым против 15000 солдат Самозванца. В бою под Новгородом Северским Лжедмитрий разбил армию своего «крестного» Мстиславского.
Поляки сразу потребовали платы за службу, но у Гриши денег не было, да и занят он был, — оплакивал 4 000 русских, павших от его руки. Поляки бросили невыгодную службу и уехали. Их тотчас заменили украинские казаки, их пришло 12 тысяч.
Зимой 1605 года Лжедмитрий был разбит под Севском, — неудачно попал под московскую артиллерию. Он засел в Путивле и заскучал. Но тут к нему пришло еще 4 000 донских казаков. В городах по Руси то там, то сям объявлялись приверженцы молодого претендента, московская армия топталась без толку.
Приближался момент истины. Этой истиной для Годунова было привычное подлое убийство, а не подвиг в бою. Годунов подослал к Григорию попа с ядом. Григорий вычислил попа.
Небесному начальнику тоже надоела резвость его слуг церковных и коронованных. Контрудар последовал незамедлительно. 13 апреля 1605 года царь Борис встал из-за стола, как вдруг изо рта и носа у него хлынула кровь, и он упал. За два часа предсмертных страданий попы успели постричь его в монахи под нелепым именем Боголеп. Бога прямо скривило от такой наглости.
Москва присягнула молодому Федору Борисовичу, его сестре Ксении и матери Марье Григорьевне. Несытой семье надо было бы когти рвать, но старой царице очень хотелось поправить самой. И она погубила и себя, и детей.
7 мая войска Басманова, Голицина, Шереметева, Салтыкова перешли на сторону Лжедмитрия. 19 мая пошли на Орел. Оттуда — на Москву. Впереди войска полетели гонцы с текстом присяги новому царю. Москвичи быстро присягнули по окраинам столицы, а центр решили поднести победителю на блюдечке с голубой каемочкой. Вспыхнул бунт. Стали громить команду Годунова. Сначала вытащили из собора патриарха Иова и — вот суеверный народ! — просто сослали его в захолустный монастырь. Сватьев и братьев Годунова тоже сослали. Задушили только самого свирепого мздоимца Семена Годунова. Как всегда, хуже всех пришлось невинным младенцам. В дом царицы Марьи пришла великолепная семерка из трех стрельцов и четырех князей во главе с Голицыным и Молчановым. Царицу Марью быстро и аккуратно удавили. Долго и мучительно убивали сопротивлявшегося Федора, наконец, раздавили ему отличительный признак и добили. Царевну Ксению оставили нетронутой. Народу объявили, что Федор с матерью отравились со страху. Тело Бориса Годунова вытащили из Архангельского собора и зарыли в простом гробу в бедном Варсонофьевском монастыре на Сретенке.
20 июня 1605 года Лжедмитрий въезжал в Москву.
Под звон всех колоколов народ наш вылез на крыши, высунулся в окна, коленопреклоненно выстелил все улицы. Люди вопили в нечаянном умилении:
«Дай Господи тебе, государь, здоровья! Ты наше солнышко праведное!» — Того и вам желаю, — ласково отвечал Гриша.
Новый царь переехал реку по «живому» (понтонному) мосту и въехал на Красную площадь. На Лобном месте его ждало терпимое духовенство.