Кривая империя. Книга 2
Шрифт:
Потом царь-батюшка отправился помолиться к святой Софии. На мосту через Волхов его встретил с крестом владыка Пимен. Иван к кресту подходить не захотел, обозвал владыку волком, хищником, губителем и досадителем. «А теперь, — говорит, — святой отец, иди и служи обедню, а мы послушаем». После обедни пошли к владыке покушать, чинно сели за стол. Стали есть, пить, хозяина славить. Потом, по опричному обычаю, на самом интересном месте обеда, царь вдруг завопил диким голосом. Это был наигранный прикол, — еще от святой Ольги. Пьянь опричная сорвалась с мест и кинулась грабить, рвать, хватать и бить все, что попадалось под руки. Ободранного, окровавленного попа посадили в кутузку на две деньги кормовых в сутки.
На другой день занялись главным, из-за чего
Потом гости дорогие поехали отдохнуть по окрестным монастырям. Сожгли их все. Сожгли все зерновые и соломенные запасы, все недвижимое и неподъемное имущество, угнали всю ходячую скотину, вырезали всю, не желавшую идти. Вернулись в Новгород. Стали наводить порядок: жечь все склады, лавки, дома. Приказ главнокомандующего был такой: все сровнять с землей. Не разрешается оставлять невыломанные окна и двери.
Далее летучие отряды эсэсовцев были отправлены по волостям на 250 верст в округе, задача та же. Еще протянули кое-как шесть недель. Потом Иоанн Васильевич устал и 13 февраля велел поставить пред собой, как лист перед травой, лучших новгородцев со всех посадов, концов и улиц. Где их было взять, лучших? Лучшие как раз миновали Ладогу, резво прохлюпали по Неве и проходили траверз Васильевского острова в будущей столице будущей Империи No2. Спешили выплыть в Балтийское море до полного ледостава...
Да, а почему это в январе-феврале реки не замерзли? — Значит, была теплая зима. По таким вот летописным мелочам наши синоптики и составляют теперь карту многолетних наблюдений за погодой родной страны...
Ну, насобирали лучших из худших, поставили пред царем. Лучшие приготовились умереть. Но сказал государь таковы милостивые слова: «Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога, пречистую его матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов». Тут царь пустился проклинать владыку Пимена и всех пострадавших, стал валить на них случившийся беспредел. «А вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно», — успокоил он великих новгородцев, которые и в огне не горят, и в воде не тонут. Тут же царь и отъехал восвояси. Весь остаток врагов он прихватил с собой и велел приберечь их в Александровой слободе про запас.
Теперь путь беспокойного монарха лежал на Псков. Этот город всегда был с Новгородом в предосудительной близости, «не разъяснить» его было нельзя. Псковичи, зная об участи соседей, решили встретить государя достойно: оделись в белое, помолились, вышли как один с детьми и женами и выстроились каждый перед своим домом. Отцы семейств держали на подносах хлеб-соль. Вот появилась колонна царского войска. Псковичи волной стали валиться в ноги батюшке. Обрадованный примерным поведением псковичей, царь пробыл у них недолго: ограбил только церкви — от казны до нательных крестов и крестильных пеленок, монастыри вычистил до основания, привычно забрал колокола и другую мелочь, имущество псковских граждан всех сословий.
Теперь, действительно, пора было домой.
Сразу по приезде в белокаменную занялись правосудием. В Новгороде и Пскове дело происходило как бы на войне, в походе. А тут уже все оформлялось по закону, велось «сыскное изменное дело». Нужно было обнаружить в новгородском заговоре московский след: в пирамиде тревожно пульсировали красные огоньки горячих фишек.
18 августа 1570 года на кремлевскую площадь вывели более 300 осужденных. Москвичи в ужасе попрятались по домам. Грозный не хотел лишать казнь элемента назидательности и велел опричникам сгонять народ. Успокоив верных москвичей, что их не тронут, царь открыл действие. Приговоры для привозных новгородских злодеев были достаточно милостивы: изменников духовного звания во главе с главным гадом, новгородским владыкой Пименом, разослали по дальним монастырям, 180 человек простили вовсе, чтобы оттенить тяжесть преступлений московских заговорщиков.
А тут уж погуляли вовсю. Царь самолично ездил между подвешенными за ноги преступниками и бил их насквозь своим знаменитым заостренным посохом. Около двух сотен князей, бояр, их придворных сообщников сложили головы на плахе. Особый изюм состоялся вокруг надоевших фаворитов. Для избранных в кремлевских подвалах был устроен торжественный прием. Князя Вяземского медленно запытали до смерти. Царь жадно наблюдал за судорогами любимца. Была у царя и сердечная забота о воспитании сыновей. Поэтому казнь Алексея Басманова — главного из главных — он поручил своему малому сыну Федору. Будущий царь Федор Иоаннович брезгливо ворочал топором...
Что сделали с лупатой подстилкой царевой, Федькой Басмановым, Писец записать постеснялся. Известно только, что Федю сначала попросили активно поучаствовать в казнях: палачей не хватало. Напрасно суетился Басманов у плах и виселиц, напрасно гнал с глаз видение растерзанного отца. Вечером трудного дня 18 августа пришла и его очередь...
Ужас новгородский не прошел даром для национального здоровья. Через год после государева наезда, 25 мая 1571 года, случился в Новгороде Переполох. Вы думаете, переполох бывает только в женских общежитиях, когда «на побывку едет молодой моряк»? Нет. Переполох — это не бабья суета в бигудях и губной помаде, это намного страшнее. Переполох — это дикое, космическое явление, ужаснее полтергейста, красочнее гибели Помпеи, назидательней падения Вавилонской башни. Потому что Переполох происходит не в окружающей среде, а в душах человеческих.
Новгородский Переполох (»пополох», как записал Писец) был вторым в истории России. Первый будто бы случился в 1239 году, вскоре после «Батыева погрома». А выглядит Переполох так.
Вот праздник в Новгороде. Воскресенье, прекрасная погода, улицы и церкви забиты гуляющими и молящимися. На торговой стороне, в церкви св. Параскевы заканчивается обедня. Бьет колокол...
И вдруг его привычный звук пронзает всех новгородцев таинственным ужасом с примесью идиотского счастья. Людей охватывает то паника, то нестерпимый страх, то истерический смех. Все кидаются врассыпную, сталкиваются лбами, кричат, рыдают в голос, крушат все на своем пути. Купцы сами ломают свои лавки, разбрасывают и в слезах умиления раздают товары кому попало.
Это, и правда, жутко. Чтобы новгородский купец свою лавку и свои товары расточил собственной рукой? Нет, это апокалипсис какой-то!
Жить, а тем более царствовать в такой стране было безнадежно. В 1572 году Грозный пишет завещание, которое правильнее было бы считать диагнозом: кругом враги, нечистая сила, «тело изнемогло, болезнует дух, струпы душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы меня исцелил; ждал я, кто бы со мною поскорбел, — и нет никого, утешающих я не сыскал, воздали мне злом за добро, ненавистию за любовь...» Однако не следует думать, что обиженный Грозный отказался от строительства Империи. Он просто реально оценивал свои возможности и спешил спланировать дальнейшую тактику для использования ее наследниками. Главной мыслью завещания была-таки борьба с крамолами, то есть перманентная чистка пирамиды потомками Императора: