Кривая империя. Книга 4
Шрифт:
Клевета!
Сатирики пренебрегали одним из основных правил Имперской Теории: безумная энергия, безумная мощь, безумная скорость, безумная решительность — это необходимые инструменты имперского строительства. Слово «безумный» здесь не росчерк диагноста, а характеристика пограничного состояния, в котором по долгу службы обязан пребывать Император!
Павел импровизировал или осознанно воплощал свое понимание абсолютной власти, — не важно. Он делал это наиболее эффективным способом, — практика последующих двух веков подтверждает наше ощущение. Но Павел взял слишком круто, и лошадка, взлелеянная Екатериной, не вынесла шпор. Понесла.
Попытки отобрать надежных подручных император делал неудачно. Самой большой его кадровой ошибкой стал фавор рижского губернатора П.А. фон-Палена. Этот, опальный по фамилии и на деле чиновник, был призван в столицу 20 июля 1798 года и к 1801 году проделал стремительную карьеру. Историк категорически считает его вторым человеком в Империи. Павел Петрович сделал ошибку, явную любому нашему рядовому читателю, а не то что царю, — не заметил роста Палена, не поторопился остудить горячую фишку, не послал талантливого царедворца на поиск чудесного молодильного дерева Гильгамеша, растущего в дальних вавилонских краях.
Еще до появления Палена, в 1797 году при дворе сложилась «конспирация», возглавил ее ... наследник Александр. Впрочем, пока тут нет ничего удивительного. Кружок, в который вошли также супруга Александра Елизавета Алексеевна, несколько отставленных чиновников и несколько политических прожектеров, напоминает «молодые дворы» самого Павла и Елизаветы Петровны. Сочиняются проекты конституции, записка «О потребностях империи» и проч. Эта оппозиция к 1799 году рассасывается по ссылкам, до реального заговора дело не доходит, но Александр остается на пути осознанного мятежа, а Павла кроет страх преследования.
Летом 1799 года Суворов одерживает блестящие победы в Италии, — что его, защитника отечества, туда занесло? — образ императора-рыцаря сияет в лучах суворовской славы. Спорить с таким правителем и выдумывать конституции кажется нелепым.
Александр страдает в одиночестве, ему приходится «команду новую, хоть и сопливую, а набирать». В этот экипаж входят: Никита Петрович Панин — племянник великого Никиты Панина и сын усмирителя Пугачевского бунта; Ольга Жеребцова — родная сестра бывшего фаворита Платона Зубова; Лорд Витворт — английский посол. Историк утверждает, что и денежки британские на это дело исправно поступали, не в пломбированном вагоне, конечно, но морем — с диппочтой.
Среди искателей приключений обнаруживается и некий де-Рибас. Вы знаете этого типа, ему посвящена улица в одном веселом южном городе и песня «На де-Рибасовской открылася пивная». Вот в эту бригаду и вонзается будущий вождь заговора Петр Алексеевич фон-Пален, «»Ферзь» подготавливаемой игры, пожилой (55 лет), крепкий, веселый человек, мастер выходить из самых запутанных, невозможных положений». Грозовая атмосфера сгущается.
Сразу по возвращению из Итальянского похода в мае 1800 года умирает великий Суворов (да, а почему это он у нас до сих пор не святой?), успевший по дороге попасть в немилость к царю. Похороны превращаются во всенародную истерику, но Павел вообще не соизволяет заметить смерть героя.
Народ вопит, не сразу въезжая в рифму (слова Гаврилы Державина, музыка народная):
«Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?
Северны громы в гробе лежат.
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари...».
Образ блаженного полководца выгодно отличается от образа безумного царя. Обиды сентиментального народа накапливаются и зреют. Поэтому после дворянского переворота народ и не возьмется за топоры и вилы в память об императоре.
Диспозиция заговора была такова.
Пален знал, что Павла придется убить, — элементарная имперская арифметика, — француз из Одессы де-Рибас собирался заколоть «русского Гамлета» отравленным стилетом.
Александр требовал уверений в неприкосновенности отца, — хитрил сам перед собой, — и получал эти уверения.
Остальные заговорщики мечтали о деяниях в диапазоне от убийства до ареста и отречения. Им удается подтянуть стратегический резерв. Ссыльный Платон Зубов дистанционно сватается к дочери грозного фаворита Кутайсова, бывшего царского брадобрея. Кутайсову лестно вообразить дочь в позиции великой Екатерины, и он соглашается. Озабоченный сват уговаривает Павла допустить жениха в столицу. Это победа! — Зубову почти нечего терять.
Одновременно оформляется еще один акт. 7 ноября 1800 года исполняется 4 года со дня воцарения Павла. Какая-то цыганка нагадала, что после 4 лет царской отсидки Павлу «нечего опасаться». На радостях император подмахивает подсунутый указ об амнистии всем отставленным от воинской службы. Армейский криминал валом валит в Питер. Все интендантские воры и гарнизонные садисты лезут на прием к царю, мечтают ухватить выгодное назначение. Павлу они противны, он их не принимает, бывшие зэки и лишенцы голодают и злобятся. Это — козырный прикуп заговора.
Тут в дело вмешиваются две бабы. Французские шлюхи, Бонейль и Шевалье, засланные к нашему двору Наполеоном, обслуживают всех — от императора до заговорщика Панина — и «содействуют укреплению Павла» в его сближении с Бонапартом. Они ласково подставляют сторонников «английской» партии, — Панин отстраняется и ссылается, Пален вылетает из теплого питерского генерал-губернаторского кресла в армию. Но девичьи сети непрочны, и уже осенью 1800 года главарь возвращается с триумфом.
Последствия французской интриги оттенили общий фон заговора, украсили его шизофреническим позументом. Вот как это выглядело.
Из-за мальтийско-магистерского чина нашего императора — Павел, как мы помним, «Великий Магистр Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского», — случился европейский пожар. Загорелось бы и так и этак, но Павел своей врожденной шалостью стимулировал стихию.
Первоначальный политический альянс на пороге нового 19-го века был таков: Россия, Англия и прочие — против наполеоновской Франции, против завиральных республиканских идей, якобинства и гильотины. Но вдруг союзные англичане неосторожно высаживаются на Мальте для блокады средиземноморских портов Франции. Великого Магистра они не спросились. То есть, некогда им было посылать курьера в Питер и ждать ответа. Павел озлобился. Тут же перезаключил договора. Теперь он вместе с Наполеоном готов был крушить затхлую Британскую Империю, не замечая республиканского духа, не чувствуя мурашек от хитроумной машинки доктора Гильотена.