Кривич
Шрифт:
– Млавку опозорили, спасибо вам, цела осталась. Млава, вставай, прикройся, вои смотрят.
– Набросила дерюжку на бесчувственно уставившуюся невидящими глазами в окружающих молодку, младшая сестра потянула ее за руку.
– Выводи отсюда погань, - велел Люд.
– Дальше они сами разберутся.
Выталкивая из избы связанных захватчиков, воины запрыгнули в седла, уже неспешно погнав полон к центру селища. Тонкими ручейкам собираясь в реку, из дворов выводили сдавшихся в плен кочевников, направляясь к центру деревни, за ними шли поселяне.
Зачистка грабителей была
В центре деревни, на площадке для схода поселян, перебросив правую ногу через луку седла, так и не сходя с лошади на землю, ожидал докладов от младших начальников Монзырев. Узрев в окружении десятка конной охраны воя в богатом доспехе и корзне, без шлема на бритой, с пучком светлых волос голове, - сразу после победы в родном городище, воевода Улеб лично сбрил лишние волосы с головы Монзырева, оставив оселедец: "Теперь ты такой же варяг, как и я", оповестил он, - побитые поселяне направились прямо к нему.
Широкоплечий бородатый смерд в разорванной белой рубахе с запекшейся кровью на перевязанной голове, при подходе, в пояс поклонился:
– Спасибо тебе и твоей дружине, воин! Если б не вы, побили бы нас и людин увели в рабство.
Мишка чуть тронул пяткой бока своей лошади, заставив ее продвинуться вперед.
– Перед тобой боярин Гордей, смерд.
Услышав слова отрока, сельчане еще раз низко поклонились.
– Кто старшина в селении?
– задал вопрос Монзырев.
– Так я и есть, Страхиней меня зовут.
– А что это, Страхиня, живете так беспечно, селище ваше, как оно величается-то?
– Лесавкино.
– Так что это, деревня твоя частоколом не обнесена, да охрану ты не выставил на ночь? На кого ты надеялся? Отвечай!
– повысил голос Монзырев.
– Прости, боярин, но Лесавкино от большака далеко стоит, чужины до нас редко заглядывают, от того и надобности в частоколе нет. С ближайшими соседями мы в мире живем, подвоз своему боярину исправно отсылаем. Землю пашем, хлеб да репу ростим, бортничеством займаемся, да полюем помаленьку. Вот и пусть наш боярин с ворогом бьется, нас храня. А с оружием быть нам несподручно, непривычные мы к нему.
– Ну, так отчего ж тогда, я здесь боярина вашего не вижу?
– А это богам одним известно.
– Ну-ну. Прощевай, старейшина, не досуг мне боле у тебя гостевать. Боярину своему от Гордея поклон передавай. Андрей, выводи свой вороп вперед. Уходим.
Передовой дозор на рысях выдвинулся из селища. Полусотники выстраивали воев в походный порядок. Жители селения, отойдя в сторону с обочины дороги, произносили слова благодарности воителям.
Заметив в конце построения связанных печенегов, староста, осмелев, задал Монзыреву вопрос:
– А, с этими, что делать будешь, боярин?
– Хм. А, вот отъедем сейчас по дороге версты две, развешу всех вдоль дороги. Хочу, чтоб другим любителям легкой поживы, в твою Лесавку въезжать стремно было. Глядишь, увидав такую гирлянду, кочевники ее стороной объедут.
– Благодарствуем, батюшка!
– Да, чего там, пользуйтесь, сиволапые, не жалко. Да, и лошадей и добро печенежское вам оставляю, мне с этим возиться не с руки.
– Спасибо, милостивец, - попытался приложиться губами к сапогу Монзырева.
– Слышь, Страхиня, ты уж не опускайся ниже плинтуса. Бывай!
– взял с места в карьер Анатолий, оставляя позади злополучную деревню.
"Придет беда на землю русскую, почище печенежской орды, и придет она, как только люди начальствующие запретят оружием владеть, а сами люди растеряют умение им пользоваться. Эта деревня, считай первый звонок", - подумал Монзырев, выезжая за околицу.
– 19 -
Вырваться из степи в родные земли - не получалось. Словно охотники, загоняющие зверя, оповещенные в своих стойбищах кочевники малыми и большими отрядами, объединялись для гона нагло ступивших в степь русов. Печенеги не торопились влезать в прямое столкновение, тесня вороп к югу.
Дотянув в вынужденной гонке до захода солнца, все дальше и дальше уходя на юг, Сашка принял решение ночью изменить направление движения, идти на восток к Северскому Донцу.
Ночь в степи - это безбрежное море темени. Только небо мерцает призрачными, льдистыми звездами. Млечный Путь, как караванная тропа, перехватывает бархат небосвода от горизонта до горизонта. Отмахивая версты на уставших лошадях, кривичи испытывали чувство страха перед неизвестностью. Виденные днем клубы пыли из-под копыт множества всадников, умело ведущих охоту за кучкой смельчаков, теперь в ночи кочегарили воображение. Казалось, еще мгновение - и эти клубы охватят отряд, окружат, засвистят над головами печенежские арканы, зашелестят стрелы и прощай жизнь: смерть, плен, рабство, позор несмываемый всей последующей жизнью, если она у кого-то сохранится. Да, и некому будет выкупить из той же ромейской неволи выживших. Пришпоривая коней, находясь в состоянии загнанного зверя, люди погружались в мрачные мысли.
"А, вот хрен вам всем по всей морде, - зло подумал Сашка.
– Живым не возьмут ни меня, ни моих пацанов. Они еще пожалеют, что устроили эту охоту. Клянусь, пожалеют!".
– Стоять всем!
– подал команду.
– Пашка, проверь, далеко ли поганые? Вода в бурдюках есть?
– Есть маленько, - откликнулись бойцы.
– Всю отдать лошадям. Человек такая сволочь, что выдержит все на свете, а скотинку жалко. Отдать всю, нам еще к Донцу срать и срать по полюшку.
– Батька, вырвемся ли? Гля, как загоняют, словно волков.
– Не боись, сынки. Прорвемся. Не зря же я из всех, самых лучших к себе брал, и натаскивал вас не по-детски. А, загоняют грамотно, это точно. Хай, лошадки малость отдохнут, а там и Пашка вернется, глядишь, и хитрость какую скумекаем.
Отдыхали.
Павел, как всегда появился неожиданно, незаметно материализовавшись рядом с Горбылем, в очередной раз заставив того вздрогнуть. Сотник плюнул с досады под ноги:
– Вот, же бисова душа!
– Батька! Печенеги встали на отдых, невод загона они раскинули на многие версты в стороны.